У второй группы тоже закончились занятия. Из коридора доносились голоса родителей, топот детских ног, болтовня.

– Вы и Джессику учили? – спросила Кэсси. – Она тоже сдавала экзамены в Королевское балетное училище?

На начальном этапе расследования, если у вас нет очевидного подозреваемого, единственная верная стратегия – выяснить как можно больше о жизни жертвы и надеяться, что где-то звякнет тревожный звоночек. И я не сомневался, что Кэсси права и нам надо побольше узнать о Девлинах. К тому же Симоне Кэмерон хочется поговорить. Такое часто случается – люди отчаянно цепляются за возможность с кем-то поделиться, потому что когда умолкнут, мы уйдем и оставим их наедине со случившимся. Мы слушаем, киваем, сочувствуем – и записываем все до последнего слова.

– Я занималась со всеми тремя сестрами, в разное время, конечно, – ответила Симона. – Когда Джессика была помладше, у нее имелись способности и она старалась. Но с возрастом появилась патологическая застенчивость, и индивидуальные занятия превратились для нее в муку. Я сказала ее родителям, что лучше избавить девочку от таких страданий.

– А Розалинд? – спросила Кэсси.

– У Розалинд имелся некоторый талант, но ей недоставало прилежания, и она хотела немедленных успехов. Через несколько месяцев она бросила и, кажется, стала учиться игре на скрипке. Мол, так родители решили, хотя, по-моему, ей просто надоело. С детьми такое часто бывает, если они не достигают успехов немедленно и осознают, сколько им предстоит работы, то пугаются и бросают. Но, сказать по правде, ни одной Королевское балетное училище в любом случае не светило.

– А Кэти? – Касси слегка подалась вперед.

Симона долго смотрела на нее.

– Кэти работала… сериио-озно. – Так вот откуда в ее словах такая четкость – похоже, где-то внутри в ее произношении пряталась нотка французскости.

– Серьезно, – повторил я.

– Не просто серьезно, – сказала Кэсси. Ее мать была наполовину француженкой, и детство Кэсси прошло у бабушки с дедушкой в Провансе. По ее словам, говорить по-французски уже разучилась, но на слух все понимает. – Не просто серьезно, а профессионально.

Симона склонила голову:

– Да. Ей даже тяжелая работа нравилась, не только результаты, а именно труд. Настоящие таланты в танцах встречаются редко, а стремление превратить это в дело всей жизни встречается и того реже. А уж одновременно и то и другое… – Она снова прикрыла глаза. – Иногда Кэти просилась прийти сюда вечером, когда один из залов пустует, и порепетировать.

Вот и сейчас близился вечер. Крики мальчишек на скейтах казались далекими и размытыми. Я представил Кэти Девлин в этом зале, в одиночестве. Вот она с отстраненной сосредоточенностью смотрит в зеркало, вот медленно кружится и наклоняется, взмахивает ногой в пуантах, фонари рисуют на полу оранжевые прямоугольники, в стареньком магнитофоне хрипят “Гносиенны” Сати.

Симона и сама, похоже, относилась к работе серьезно. Как она, интересно, вообще оказалась тут, в Стиллоргане, над видеосалоном, где воняет жиром из соседней закусочной и где ей приходится учить балету девочек, чьи матери полагают, будто это полезно для осанки, или хотят сфотографировать дочку в балетной пачке? До меня вдруг дошло, как много значила для нее Кэти Девлин.

– А как мистер и миссис Девлин относились к занятиям Кэти? – спросила Кэсси.

– Они очень поддерживали ее, – без раздумий ответила Симона. – У меня как гора с плеч свалилась, когда я это поняла. Далеко не любые родители готовы отправить ребенка в этом возрасте в училище, и большинство по вполне понятным причинам не жаждут, чтобы дети становились профессиональными танцорами. А вот мистер Девлин, напротив, поощрял желание Кэти поехать. Он был очень привязан к ней. Меня восхищало, что отец так желает дочери счастья, что ради этого даже согласен расстаться с ней.