И только лишь когда за нашими спинами открылась входная дверь, Амирхан отвёл от меня взгляд и наконец произнёс своим низким, пробирающим до костей голосом.

— За утреннее происшествие вы обе наказаны, — казалось бы ничего в его словах такого нет, но я всё же вздрогнула, — Рябинина поступаешь в распоряжения Кирилла Дмитриевича, а ты, Волкова, — в голосе проскальзывают нотки презрения, — идёшь во второй корпус, там в старом спортзале цокольного этажа стены плесень посожрала. Тебе выпала честь самостоятельно всё там отмыть! — последнее произносит не без удовольствия.

— Но это нечестно! — вдруг выдаёт Алекса. — Мы с Мари, мы вместе бежали, и…

— И ты рот свой прикрываешь, — прерывает строго Сашу директор. Строго, но без злобы, так как учитель может позволить построжиться на свою ученицу, не более. — Кирилл Дмитриевич, — я только в этот момент отмираю, и то всего на сотую долю секунды. Только сейчас осознаю, что в кабинет помимо учителя испанского вошёл и Тимерлан, — вы можете уже идти.

— Благодарю, Амирхан-Хаджи. Про завтра с вами вечером, я так понимаю…

— Да! Вечером ещё раз всё обсудим.

Посмотрев на меня с явным отторжением, Кирилл уводит Лекси из кабинета, кажется, она попыталась дёрнуться. Алекса, в отличие от остальных, единственная, кто на меня смотрела с сочувствием.

Теперь уже двое мужчин испепеляли меня глазами, и если от взгляда Амирхана во мне поднимался страх, то от презрительного взгляда Тимерлана — боль! Слишком много времени этот человек занимал мои мысли, слишком часто снился по ночам.

Сейчас душу разрывает на части, потому что не такой его взгляд я желаю на себе видеть. Не так он должен смотреть, не так говорить, и не такая энергия от него в мою сторону должна исходить…

Тишина слишком сильно давит. Воздух настолько тяжёлый, что дышать не могу, от этого физически в груди возникает болезненный спазм, от него я невольно и морщусь.

— Красивая сучка! — я не сразу понимаю, что эти слова из уст Амирхана произнесены в мой адрес.

— Хотелось бы поспорить, но блять… — Тимерлан качнув головой невесело усмехается, он подходит к столу Амира, опирается о его край, скрещивает сильные руки на широкой груди и снова впивается в меня взглядом. — Жаль, что внутри прогнила насквозь.

Вздрагиваю как от пощёчины.

— Почему ты так говоришь? — вылетает вопрос из моего рта. — Ты же совершенно меня не знаешь.

— Имел счастье лично тебя не знать, — отвечает спокойно, — и было бы прекрасно, если бы и не слышал о тебе никогда.

— Ты и не слышал, — говорю очень тихо, себе под нос, но оба мужчины прекрасно меня расслышали, потому что одновременно негромко рассмеялись.

В груди всё переворачивается, совладать с собою очень сложно.

Умом-то я понимаю, меня принимают за другого человека, но не получается воспринимать всё не на свой счёт. Вот никак!

— Чего мы не слышали о тебе, девочка? — этот вопрос задаёт Амир. — Что ты единственная дочь бесчестного человека?! — «Мой папа самый честный», — говорю наперекор, но разумеется, мысленно. — Что ты избалована до такой степени, что не знаешь границ?! Что ради удовлетворения собственного эго ты идёшь по головам?! Что ты самоутверждаешься за счёт других, при этом сама ты ничего из себя не представляешь… — последнее Амир говорил уже с утверждением.

До зубовного скрежета слышать такое неприятно. И пусть я только играю здесь определённую роль, кроме меня никому в колледже об этом неизвестно, а значит, это всё обо мне.

Делаю над собой очередное усилие, проглатываю колючий ком. Они могут говорить всё, что им заблагорассудится. И возможно на это они даже имеют право, хотя, сейчас рассуждая над этим, я противоречу своему собственному жизненному принципу.