Тема сегодняшнего урока была простой, мы быстро её разобрали, а вот следующая оказалась довольно сложной, но на моё везение, Алекса смогла не только сама в ней разобраться, но и мне вполне доходчиво всё разъяснить.

У меня во сне затекла шея. Очень сильно затекла. А ещё грубый баритон врывается в моё сознание, очень раздражает этим.

— Это охренеть просто! — я не поняла, что именно произошло.

Колено иглой пронзила острая боль и, раскалённым импульсом поднявшись выше, врезалась в тазобедренный сустав, тот самый, что был когда-то раздроблен.

Всю ногу пробила судорога, это не столько больно, сколько до зубовного скрежета неприятно.

— Тимерлан, нельзя было поаккуратнее? — внутри всё холодеет, когда я слышу голос директора.

Не знаю почему, но у меня ощущение, что он для галочки говорит это. А на деле, плевать ему.

— Я не специально, — как и всегда, голос Тимерлана звучит холодно, — не думал, что она слетит, да ещё и так резко.

Я поняла, что мы уснули прямо на подоконнике.

Сашу, в отличие от меня, достаточно бережно взяли на руки и помогли спуститься с высокого подоконника. Кирилл Дмитриевич что-то сказал девушке и она, сонно кивнув, ушла, оставив меня сидеть на полу наедине с тремя мужчинами.

— Неудачно упала? — вопрос от учителя испанского языка.

— Да, — боль постепенно начала отпускать, осталось только лёгкое онемение после судороги.

— Надеюсь, до своей комнаты дойдёшь?

— Да, разумеется.

Все трое просто развернулись и ушли. Даже руки никто не подал.

Это очень задело моё самолюбие. Я что, прокажённая какая-то? Разве было сложно мне помочь?

Я не знаю, насколько сильно могла пострадать моя больная нога. Я решила хотя бы немного посидеть на полу неподвижно, пускай боль ещё немного пройдёт.

Верхняя часть ноги простреливала, но не сильно. Я решилась подняться, очень осторожно, постепенно пыталась делать шаги, очень аккуратно.

Вообще профессор реабилитационного центра, того самого, где я встретила Тимерлана, говорил, что через год я полноценно не только танцевать смогу, с трамплина прыгать буду. С трамплина я не решалась, конечно. Свой скейт вообще забросила, хотя мама и говорила мне, что зря. Некоторые из трюков у меня лучше, чем у многих мальчишек[C1] живущих в нашем дворе получались.

— Нормально, вроде, — говорю сама себе, и в потёмках медленно плетусь к лестнице.

До четвёртого этажа, вверх по лестнице, я добиралась ещё минут двадцать. Шла тихо, поэтому моё приближение никто не заметил, иначе бы они замолчали.

— А по-моему, ты просто поиздеваться надо мной решил. Я что, должен на эту образину не только на занятиях любоваться, но и тут?

— Хан, перестань. Я тебе в сотый раз повторяю. Её в списках до последнего не было, всех расселили, она одна осталась. Не с хоз-персоналом же её селить было? Тебе нужно было мне сразу сказать, для чего тебе срочно понадобилось сюда устраиваться. Я бы в подвал её определил.

Последнее Кирилл Дмитриевич сказал не всерьёз. Неудачно пошутил, я это поняла просто по его тону, а не потому, что Амирхан посмотрел на учителя испанского злобным взглядом. В следующую секунду этот самый злобный взгляд Амир перевёл на меня.

Не описать всего того, что внутри меня творится, но я не стану лить слёзы, показывая свою слабость. Я просто отворачиваюсь и ускоряю шаг, иду в свою комнату.

Мне нужно принять душ и успокоиться.

Долго душ не принимаю, быстро мою голову и выхожу. Волосы феном не просушиваю, уже начало двенадцатого и пусть те немногочисленные педагоги, что остаются на ночь, ещё не спят, сидят в фойе, мне всё равно шуметь и обозначать своё присутствие не хочется.