Могла ли одиннадцатилетняя Джейн не подпасть под чары двадцатипятилетней Элизы, видевшей французский двор в Версале и жившей независимой жизнью? Элизы, так легко относившейся к супружеству и называвшей собственную свадьбу «глупейшим мероприятием»? Элиза с убеждением повторяла, что «ни одна мужская особь не способна лишить ее покоя». И все же главной слабостью ее натуры оставалась потребность во флирте и обожании. Она считала, что не в ее силах этому противиться, ведь «если женщины слабы, вина не их в том, а судьбы»[13]. Тем не менее в ней и в ее французском шарме было что-то неотразимое. Чтобы склонить к женитьбе убежденного холостяка, говорит литературная копия Элизы – Мэри Крофорд в «Мэнсфилд-парке», – «вы должны обладать хитроумием француженки».

Во время пребывания в стивентонском пасторате Элиза напропалую флиртовала с красивыми старшими братьями Джейн, особенно когда они увлеклись театром. В семье Остин несколько лет существовал обычай представлять дома пьесы. Под руководством Элизы, взявшей на себя «лидерство», театр расцвел. Сценой служила столовая. Джеймс Остин, семейный литератор, писал специальные «прологи и эпилоги», которые прибавлялись к уже существующим произведениям. Его близкие находили их «весьма выразительными и занятными».

Со временем «Стивентонская антреприза» приобрела еще больший размах и переехала из дома в одну из хозяйственных построек. Семья приобрела или, может быть, самостоятельно смастерила «комплект сценических декораций». «Амбар моего дяди обустроен как театр, – писала одна из племянниц Остинов, – и каждому из молодых отведена своя роль». Перед следующим Рождеством Элиза уговаривала эту отсутствующую кузину, еще одну Филадельфию, приехать и поучаствовать в празднестве, с апломбом уверяя ее, «что у нас будет самая блестящая компания, и множество развлечений, и дом полный народа, и частые балы». Единственное требование, которое предъявлялось гостям: никто не должен уклоняться от лицедейства. Переполненный пасторат не мог принимать простых зрителей. «Моя тетя Остин объявила, что „у нее нет места для праздных молодых людей“».

В семьях джентри домашние спектакли были делом обычным. «Мы все играем и играем как безумные», – писала некая Евгения Уинн, которая вместе с друзьями «репетировала из рук вон плохо и злила постановщика», хотя спектакль в конце концов «прошел с огромным успехом и сорвал аплодисменты». Однако не все одобряли появление юных леди на сцене. Сама Джейн впоследствии не без удовольствия прочтет «Обозрение обязанностей женской половины человечества» Томаса Гисборна, где категорически утверждается, что театральные постановки непристойны, так как допускают «свободную близость с лицами противоположного пола». Один строгий шотландский священник-методист заявлял, что, если его дочь только посетит театр, не говоря уже о том, чтобы в нем актерствовать, ему ничего не останется, как «оплакивать день, который сделал его отцом, – ее душа развращена, а в том и состоит суть проституции».

Но Джейн, воспитанная на стивентонских спектаклях, выросла заядлой театралкой. Одна из причин, почему ее романы так хорошо поддаются экранизации, заключается в том, что она продумывала их как пьесы, сцену за сценой, и придавала большое значение диалогам. Домашние представления в «Мэнсфилд-парке» передают смешанное чувство возбуждения, удовольствия и разочарований, какое, вероятно, вызывали представления в Стивентоне.

Пьесы, которые разыгрывали в стивентонском амбаре братья и кузина Джейн – а может быть, и сама Джейн, – часто изображали битвы между полами. В 1790 году представлялась пьеса «Султан» с героиней-женщиной. В новом эпилоге, написанном Джеймсом, были такие строки: