И все же, несмотря на надменность, высокомерие и показушные цитаты, не брезговал старший лейтенант Немилов выпивать по поводу и без, потому что выпить в Афгане всякому хотелось, но собственные деньги тратили на водку не все. При этом он чаще всего в компании молчал, что только лишние подозрения вызывало.

В целом отношение к политработникам было всегда неоднозначное, часто неуважительное, как к пятому колесу в телеге. Не любили их и отодвинуть от себя старались подальше, отгородиться. Хотя были и такие комиссары, что жили с командирами душа в душу, и дело делали исправно, и геройствовали на славу родине. Шарагин, безусловно, слышал о подобных людях, но сам лично за время службы таких не встречал.

Николай Епимахов после каждого тоста долго готовился и, выдохнув воздух, вливал в себя дозу с трудом, и по всему видно было, что он непривычен к выпиванию в больших количествах, но старается угнаться за остальными. Новичок быстро захмелел.

Моргульцев – у которого нижняя челюсть чуть выдавалась вперед, отчего и дразнили близкие товарищи его, что вода, мол, во время дождя в рот попадает, – закусывал огурцами, хрустел и получал от этого неописуемое удовольствие. У него был смешной лоб бугром, под которым заключено было много «крылатых фраз» и «подколов».

– Голова дана офицеру не для того, чтобы кашу есть, а для того, чтобы фуражку носить, – любил повторять ротный.

Служил он в Афгане второй срок. О первых месяцах после ввода войск в декабре 1979 года он никогда никому не рассказывал.

На капитана Осипова изначально не рассчитывали в этой компании, но легендарную «полковую разведку» приняли с радостью вопреки известной поговорке, что непрошеный гость хуже татарина.

– Непрошеный гость лучше татарина, – поправился Чистяков, когда увидел разведчика.

Осипов глотал водку, все равно что обыкновенную воду, иногда подносил к носу луковицу и занюхивал. Недавно его разведрота накрыла караван с большим количеством оружия. И как нельзя кстати подоспел за прошлые заслуги орден. Вот он и обмывал его который уж день. Осипов был невысок ростом, коренаст, крепкий орешек с жесткими волосами, подстриженными под ежик, с жесткими усами и чрезвычайно колючим и опять же жестким взглядом – взглядом одинокого волка. Даже будучи пьяным, разведчик сохранял эту жесткость, взгляд его не мутнел, а делался более колким.

– Василий, покажи орден, – протянул Женька Чистяков руку.

Капитан Осипов с некоторой неохотой расстался с наградой. Женька не собирался рассматривать «железку», у самого был такой же. Чистяков хотел приятеля испытать и потому спросил:

– Обмоем еще раз?

– Чего? – не дошло до Осипова.

– Давай еще раз. – Чистяков уложил орден в стакан и залил водкой до края, не пожалел для приятеля. – Ну-ка, слабо, блядь?

– Не слабо!

– Мой заменщик, – похлопал Чистяков по спине Епимахова и указал пальцем на разведчика: – Капитана Осипова не забывай, далеко пойдет. Легенда полка! Что там полка – дивизии! Легендарный, блядь, разведчик!

– Да ладно тебе!

– Этот человек скоро Звезду Героя получит. Я, блядь, сам слышал, командующий объявил: «Кто, блядь, первый «стингер» у духов захватит – сразу Героя даю!» Ты, бля, когда «стингер» захватишь, Василий?

– Работаем над этим.

– На, – протянул Чистяков стакан, и часть водки плеснулась через край. – Пей, Василий. Бог даст, и Героя получишь. Но это уже без меня. Я сваливаю отсюда… Хватит, навоевался! Всех афганцев не перестреляешь. Они, бляди, плодятся быстрей, чем мы успеваем их резать!

Капитан Осипов углубился мыслями в полный стакан водки так, как будто решил прыгать с высокого моста в реку, и вдруг задумался: снимать ботинки или ну их на фиг? Наконец собрался с духом и прыгнул… Он поперхнулся, но продолжал глотать. Волосы, подстриженные под ежик, будто напряглись и встали торчком. На горле выпирал кадык, который двигался, как затвор автомата, пропихивая водку. Стакан наклонился, поднялся вверх дном, вот уже орден осушился, заскользил по стенке, ухватил его довольный капитан Осипов зубами, расплываясь в улыбке, усатый, похожий на моржа. Взял орден пальцами, убрал в карман, откашлялся и закусил куском ветчины, нарезанной по-мужски – толстыми ломтями.