– Я все надеялся, что ты зайдешь, дорогуша. Ты ведь у нас актриса, так?

– Д-да… – ответила я. – Но пока не вступила в профсоюз.

– Для того, что я хочу тебе предложить, никакой профсоюз не нужен. У меня есть для тебя работенка!

Ганеш в виде шутки спросил:

– Ей что, придется одеться картошкой и бегать по улице, рекламируя вашу закусочную?

Я сразу пожалела, что он так сказал, потому что такой вариант не приходил в голову Джимми, зато задумался над ним сейчас. Он наморщил лоб.

– А знаешь, неплохая мысль! Может, в другой раз, а?

– Ну уж нет! – отрезала я. Даже за лишнюю порцию салата и сыра.

– В общем, твой дружок почти угадал. Хочешь стать моделью?

– Мне придется раздеваться? – спросила я, потому что, когда предлагают «стать моделью», обычно имеют в виду именно это. Нет, я вовсе не ханжа и не отличаюсь излишней стыдливостью, если речь идет о настоящем искусстве. Но раздеваться на крошечной сцене перед толпой пьяных зрителей, заскочивших по-быстрому пообедать, по-моему, все-таки не искусство. Я сказала Джимми: если он имеет в виду нечто в этом роде, может сразу забыть.

Он даже обиделся:

– Нет, нет, речь не обо мне. У меня есть один знакомый, молодой парень. Его зовут Ангус, и он художник. Он шотландец, как и я. Сейчас ему очень нужны наличные, и я взял его на работу. Он работает по утрам, моет зал, убирает со столов и все такое. Своим искусством он пока ничего не зарабатывает. Но настроен серьезно. И потом, он оч-чень талантливый. – Джимми кивнул и помолчал, давая нам усвоить сказанное.

Ганеш недоверчиво сдвинул брови и переключил внимание на еду.

Но Джимми сосредоточился на мне:

– Вот, понимаешь, в чем дело. Парню нужна натурщица, модель. Одна была, но она его подвела. Сломала ногу, бедняжка, и теперь лежит со стальной спицей в лодыжке. А он уже договорился насчет выставки и попал в затруднительное положение.

Я все понимала, но по-прежнему была полна подозрений и заметила, что кругом достаточно профессиональных натурщиц. Джимми ответил, что дело не только в этом. Мне придется не только сидеть на стуле и терпеть, чтобы меня рисовали. Короче говоря, не соглашусь ли я зайти сюда завтра утром, часов в десять? Тогда Ангус как раз освободится; он уже закончит мыть полы и все сам мне объяснит. Он же, Джимми, со своей стороны, положа руку на сердце может обещать мне, что все абсолютно законно и за работу мне заплатят.

Мне нужны были и работа, и деньги, поэтому я согласилась прийти в десять утра и познакомиться с талантливым художником. И все же я настояла на том, что ничего не обещаю. Мне и раньше предлагали кое-что сделать за плату. И потом, если Ангус сейчас вынужден мыть полы в закусочной у Джимми, вряд ли у него много лишних денег и, следовательно, возможностей платить натурщицам.

– Не соглашайся! – посоветовал Ганеш, когда Джимми вернулся за прилавок.

Совет был хорош, но, как всегда, если Ганеш советовал мне чего-то не делать, я поступала наоборот.

Мы не спеша отправились домой – ко мне домой то есть. Было половина одиннадцатого, и в пивные набились пьяницы, которые спешили выпить последнюю пинту до одиннадцати, когда закрывались все местные пабы. В «Розе» в конце улицы все окна были открыты, несмотря на холодную ночь; надо было выпустить дым и пар произведенный толпой выпивох.

«Роза» – подлинный кусочек старого Лондона, сохранившийся почти в первозданном виде. Здание снаружи и изнутри выложено коричневой плиткой, теперь здесь уже не было земляного пола, посыпанного опилками, зато атмосфера сохранилась та же – откровенно дешевая и низкопробная. Все остальные питейные заведения в округе облагородили, и теперь в них ходит «чистая публика», «всякие хлюпики» или «одни гомосеки». Мнение зависит от того, кто вы такой – агент по недвижимости или завсегдатай «Розы».