Ганс согласился, кивнув головой.

– Да и пса у нас уже нет, а без него мы как без рук.

– Да, не повезло Рексу, хорошая была псина, – закончив курить, проговорил Ганс, затем он глянул на избитого Егора и продолжил: – Даже не верится, что этот ублюдок отправил к праотцам почти всё наше командование части. Даже самого штурмбанфюрера Штерна, которому фюрер лично вручал Железный крест за умиротворение французских и польских деревень.

– А что, его не спасли?

– Как спасать, если ему башку снесло? Такое впечатление, что там разорвался снаряд от гаубицы.

– Эх, а ведь я их предупреждал, дорогой Ганс. Усильте охрану. В ответ они смеялись: «От кого усилить, от стариков, которых почти всех перевешали?» Они думали, будет как во Франции: повесят несколько бандитов, и все вокруг станут шёлковыми, – и старший команды, докурив сигарету, швырнул её в сторону Рекса, который жалобно скулил, глядя на своих хозяев. – Ганс, пристрели пса, чтоб не мучился.

– Ладно, Пауль. Конечно же, ты прав, это не цветущая Франция, и какого чёрта нас сюда занесло? – зло пробурчал Ганс.

Старший эсэсовец приказал забросить Егора в коляску мотоцикла и везти в штаб части.

Когда почти бездыханного лейтенанта за руки и за ноги забрасывали в коляску мотоцикла, он открыл глаза. Всё было в перевёрнутом виде, однако он узнал бывшего пленного немца, который стоял в стороне, опустив голову. Егор что-то проговорил распухшими губами сквозь кровавую пену. Майор тогда не понял смысл этих слов, но запомнил, а впоследствии перевёл. Это было русское слово «спасибо».

Кроме того, майор заметил, как из его разодранной в клочья гимнастёрки что-то выпало. Когда все отошли к мотоциклам и приготовились к отъеду, он подобрал потерянное. Это было удостоверение личности Егора и письмо-треугольник на родину от Исмагилова.

Кое-как выбравшись из болота, Лида и Николай упали на траву.

– Коля, ты можешь идти? – тяжело дыша, спросила Лида.

– Я сюда-то еле доплёлся, – со стоном произнёс Николай. – Сильно болит нога, когда наступаю, всё тело прожигает.

– И, тем не менее, надо идти. До Малоросьяновки километра два, там у меня родственники, может, приютят.

– Придётся на одной ноге прыгать.

– Ничего, Коленька, помогу, ты обопрись на меня.

И девушка начала помогать подняться Николаю. Стоная и ругаясь, он всё же встал, однако о каком-либо движении не могло быть и речи, настолько он себя плохо чувствовал.

– Тебя всего трясёт, – произнесла Лида, щупая лоб. – К тому же большая температура. Боже, что же делать, Коленька…

Не в состоянии больше придерживать массивное тело парня Лида медленно опустила его на траву.

– Полежи здесь немного, я что-нибудь придумаю.

И девушка быстро побежала к кустам. Когда она пришла назад с многочисленными сломанными ветками, Николай был уже без сознания. Сказывалось серьёзное ранение. Ловко связав ветки, Лидочка сделала из них подобие волокуши, а затем аккуратно положила на них Николая. День уже клонился к вечеру, когда обессиленная девушка подтащила стонущего Николая к околице деревни. Немного передохнув, она наклонилась к Николаю и произнесла:

– Коля, потерпи, я скоро вернусь.

Хорошо зная деревню, Лида окольными путями, в основном через огороды пробралась к дому родственников. И правильно сделала, поскольку и в этой деревне уже размещалась немецкая часть после длительного марша. Всего одни сутки войны научили молоденькую девушку многому. Она не сразу вошла в дом, а долго пряталась в укрытии, дождавшись, когда из дома вышла её родственница, тётка Прасковья.