Русская пехота прошлась своей страшной «косой» по верхушкам афганских гор, по склонам весенних пашен, по уцелевшей с зимы жесткой соломе прошлогодней травы.

И обросли неуютные горы рыжими солдатскими бушлатами, серыми крылышками ушанок, выцветшей тканью вещевых мешков, и покатились вниз по склонам скомканные пустые пачки из-под дешевых сигарет, блестящие в масле пустые консервные банки и клочья несвежих советских газет.

7

– Богунов, поднимай ребят, – Шульгин выпрыгнул из своего окопа. – Посмотри-ка, они уже спят вповалку. Наелись земли, наглотались дыма, насмотрелись военных кошмаров и спокойно улеглись на боковую… Настоящая фронтовая голь…

Сержант Богунов выкинул из окопа вещмешок и перевалился через бруствер. Рыжеватые кудри в крошках земли выбились из-под шапки, разбежались по сержантскому лицу веснушки, пятная толстую шею на крупных плечах. Насмешливые глаза сержанта блестели васильковым огнем.

– Что, салаги, разлеглись, как у тещи на именинах, – загрохотал его язвительный голос. – Хорош давить на харю… Эй, голь перекатная… Собирай тряхомуть, пеньюары-аксессуары. Что за хреновина?

Богунов пнул ногой пустую консервную банку.

– Вот вам, пожалуйста, авангард файзабадского полка. Уже сожрали трехдневный паек без остатка. Отлежали бока… Выдрыхлись… И это – штурмовая гордость сороковой армии. Э-эх, братишки… Знаете, что у вас на рожах написано? Лучше переесть, чем недоспать…

Солдаты шульгинской группы с ворчанием и улыбками вылезали из окопов на пашню. Отряхивали бушлаты от налипшей глины. Растирали занемевшие в окопе колени.

Уже не пели над ними пули, не взвизгивали осколки над рыжими бороздами, не вздрагивала от взрывов земля.

Банда была сметена с противоположной высоты лавиной дивизионного огня, и остатки банды панически бежали на другие, далекие от них укрепления.

И выглянуло ласковое, вроде бы, солнце, согревая оставшихся в живых. Вытянулись парни на мягкой земле, разминая суставы.


– Поднимаемся, ребятки, – сказал Шульгин. – Хватит жизни радоваться. Идем собирать погибших. Скоро придет «Черный тюльпан» за телами…

– Какие уж там тела? – вздохнул кто-то из солдат. – Месиво…

Повисла неловкая тишина.

И в этой напряженной тишине молчаливо собралась вся шульгинская группа, потянулась цепочкой за сержантом Богуновым в сторону недавней трагедии – черному кругу выжженной земли с останками взорвавшегося вертолета.

Далеко за пределами этого страшного круга начали встречаться куски вертолетной обшивки, клочья обугленных кабелей, окровавленные лоскуты одежды и то безымянное жуткое, что осталось от их боевых товарищей.

Богунов первым поднял с сырой распаренной земли что-то бесформенное, обгоревшее, измазанное кровью и глиной:

– Что же это? – дрогнули его губы. – Товарищ лейтенант, как же это?..

Сморщилось лицо этого обычно насмешливого сержанта. Тоской налились васильковые глаза.

Шульгин молчаливо раскатал на земле плащ-палатку. Заколол края шомполами, чтобы не слетала палатка под напорами ветра.

– Складываем все сюда, ребята. И старайтесь опознать хоть кого-нибудь. А то сами знаете, в «Черном тюльпане» не разбираются…

– Свалят в кучу, – подтвердил кто-то за спиной, – подсыплют песку в цинки и получай мама часть братской могилы..

– Да уж… Как это матери сына на прощание не обнять? – вздохнул Матиевский, снайпер шульгинской группы, долговязый, сухощавый парень. – Мне мать писала, если получит цинк, гроб обязательно вскроет и меня на прощанье обнимет и расцелует. А тут что матери достанется?.. Вот сука – жизнь…

– А моя мать даже не знает, что я в Афганистане, – неожиданно сказал Осенев, маленький, едва достающий всем до плеча солдат.