– О, у нас полно старых конюшен, с этим всё в порядке… – Хозяйка на мгновение нахмурилась. – Айлзбэрроу – довольно необычная фамилия. Мои друзья рассказывали мне о какой-то Люси Айлзбэрроу… кажется, Кеннеди?

– Да. Я работала у них в Северном Девоне, когда у миссис Кеннеди родился ребенок.

Эмма Крэкенторп улыбнулась.

– Помню, они сказали, что никогда так хорошо не жили, как когда вы обо всем там заботились. Но у меня сложилось впечатление, что ваши услуги стоят ужасно дорого. Та сумма, которую я упоминала…

– С этим всё в порядке, – заверила ее Люси. – Видите ли, мне нужно быть недалеко от Брэкхэмптона. У меня есть престарелая тетушка, у которой плохое здоровье, и я хочу находиться поблизости от нее. Вот почему плата для меня на втором месте. Я не могу позволить себе ничего не делать. Могу ли я быть уверена, что у меня будет свободное время почти каждый день?

– Конечно. Каждый день после полудня, до шести часов, если хотите.

– Это будет идеально.

Мисс Крэкенторп на секунду заколебалась, потом сказала:

– Мой отец очень пожилой, и с ним бывает трудно. Он настаивает на экономии во всем и иногда говорит вещи, которые огорчают людей. Я бы хотела…

Люси быстро перебила ее:

– Я привыкла к старым людям, самым разным. Мне всегда удавалось с ними ладить.

Эмма Крэкенторп почувствовала облегчение.

«Беда с отцом, – поставила диагноз Люси. – Держу пари, он старый тиран».

Ей отвели большую мрачную спальню, которую напрасно изо всех сил пытался согреть маленький электрообогреватель, и провели по дому, обширному и неудобному особняку. Когда они проходили мимо двери в холл, чей-то голос взревел:

– Это ты, Эмма? Новая девица приехала? Веди ее сюда. Я хочу на нее посмотреть.

Эмма покраснела и взглядом попросила у Люси прощения.

Обе женщины вошли в комнату. Она была богато обита темным бархатом и тесно заставлена викторианской мебелью из красного дерева, узкие окна пропускали очень мало света.

Старый мистер Крэкенторп полулежал в инвалидном кресле, рядом стояла трость с серебряным набалдашником.

Это был крупный худой мужчина, плоть которого свисала складками, с лицом бульдога и с драчливо выпяченным подбородком. В густых темных волосах мелькала проседь, маленькие глазки смотрели подозрительно.

– Давайте-ка посмотрим на вас, юная леди.

Люси подошла к нему, спокойная и улыбающаяся.

– Есть одна вещь, которую вам лучше сразу усвоить. То, что мы живем в большом доме, не означает, что мы богаты. Мы не богаты. Мы живем просто – вы слышите? – просто! К нам нечего приезжать с претенциозными идеями. Треска ничем не уступает тюрбо, запомните это. Я не потерплю лишних расходов. Я здесь живу, потому что мой отец построил этот дом, и он мне нравится. После моей смерти они могут продать его, если захотят… А я думаю, они захотят. У них нет никакого чувства семьи. Этот дом хорошо построен – он прочный, и вокруг нас наша собственная земля. Это дает нам возможность уединиться. Если продать землю под застройку, она принесет много денег, но пока я жив, этого не будет. Меня отсюда вынесут только ногами вперед. – Он сердито уставился на Люси.

– Ваш дом – ваша крепость, – произнесла Люси.

– Смеетесь надо мной?

– Конечно, нет. Я думаю, очень здорово жить в настоящем деревенском доме, со всех сторон окруженном городом.

– Именно так. Отсюда не увидишь ни одного другого дома, правда? Поля и коровы – прямо посреди Брэкхэмптона. Доносится лишь слабый гул машин, когда ветер дует в нашу сторону, но в остальном это тихая деревня…

И, без всякой паузы и не меняя тона, он обратился к дочери: