Появился неповоротливый фургончик целителей. Я с надеждой оглянулась на темный проем — может, еще кого-нибудь вынесут? Или ждут носилки?

— Там еще двое детей должно быть, — сказала я и посмотрела на полисмена.

— Сожалею, мисс, — неловко ответил он.

Я прикусила губу. Последнее, что сейчас нужно, — это моя истерика. Но Небо помогай, не могу представить, что больше нет смешливой Тайи и ее серьезной противоположности Листы? Как назло, вспомнились все вечера что я провела с детьми. Как рисовала с ними и пыталась читать сказки по-эйзенхарски. И дети, вместо того чтобы уснуть, заливисто хохотали, слушая мой ужасающий акцент. А Виттор…Я не сразу почувствовала слезы, бегущие по щекам. Только когда полисмен протянул мне платок, осознала, что уже давно рыдаю. Вместе с Виттором.

— Что там произошло?

— Пока рано делать выводы, — уклончиво ответил полисмен.

Из фургона вышел фельдшер, следом за ним целительница — с приходом интарийцев в медицине наступили разброд и шатания. И понять, кого следует именовать по-старому, целителем, а кого по-новому — фельдшером или доктором, было очень сложно. Я, кстати, чаще ошибалась, чем угадывала.

Виттор вцепился в меня и выл, отказываясь куда-то отправляться с чужими женщинами. Я обещала навестить его в больнице, но мальчик ничего не слушал. Да и не понимал, чего уж там. Ни доктора, ни я, ни полисмен по-эйзенхарски практически не говорили. Целительница делала пассы, но успокоительные заклинания ребенка не взяли. Фельдшер просто вколол ему что-то — и уже через минуту Виттор крепко спал.

Его положили на облупившуюся каталку. Мне вернули куртку интарийца и прикрыли маленькое тельце светло-зеленым покрывалом. Я глубоко вдохнула, выдохнула и спросила, можно ли будет навестить Виттора. И куда его вообще отправят.

— Обследуют — и в приют, — равнодушно бросила фельдшер. — Там свои врачи.

— А если мать жива?

— Все равно в приют. Кто за ним смотреть будет, пока она появится? Еще есть пациенты?

— Нет, можете ехать. Труповозка уже вызвана, — спокойно ответил полисмен. — Мисс Орси, вы сможете опознать мать и детей? Только постарайтесь удержаться от рвоты, улики попортите.

От его цинизма меня снова затошнило. Хватая ртом воздух, я едва удерживала взбунтовавшиеся внутренности. Отчаянно мотая головой, попыталась объяснить, что мне уже плохо и я не смогу, не смогу войти внутрь темного, пропахшего кровью и ужасом помещения.

— Экая вы впечатлительная, — осуждающе произнес полисмен. — Рик, она уже зеленая!

— Пусть стоит там, на каталках посмотрит, — отозвались изнутри.

Я сползла на пол и устало прислонилась к стене. На секунду мелькнула малодушная мыслишка — надо было остаться дома. Но я сразу же ее прогнала, ведь узнай я обо всем позже, простить себе смерти Виттора не смогла бы. Да и девочки... Кто знает, зайди я сразу, в пятницу, после работы — может. и они были бы живы? Или, как справедливо подкинул мысль глас разума, я лежала бы рядом с ними. И Виттор помимо прочих оплакивал бы и меня.

Внутри что-то грохнуло, будто лопнул огромный водяной пузырь, следом еще раз. Если я правильно слышу, громче всех ругался интариец, я даже почерпнула несколько новых слов. И, о Небо, неужели я правильно понимаю? Вместо детских тел были обманки? От облегчения я снова расплакалась. Что не добавило хорошего настроения выскочившему мистеру Гордмору. Он был весь облит зловонной желто-зеленой жижей. Рявкнув на Виана, интариец повернулся ко мне.

— Заварили вы кашу, мисс Проблема. Встаньте, я вызову вашего Старшего.

— Что? — поразилась я.