– Благодарю, Павлуша, – я усадил друга на почетное место рядом с собой.

Праздник начался. Высокие статные цыгане заиграли веселую мелодию. Грациозные цыганки пустились в пляс, размахивая веерами и платками, шелестя разноцветными многоцветными юбками. Самая красивая цыганка танцевала в кругу. Она высовывала из-под юбки то одну, то другую точеную ножку и манила плавными движениями белых рук.

Я не отводил счастливого взгляда от темноглазой жгучей брюнетки. Заметив мое пристальное внимание, она вытянула меня в круг под аплодисменты гостей.

– Назови свое имя, ангел, – взволнованно прошептал я.

Кружась с прекрасной незнакомкой в шальном танце, я забыл о назначенной на июль свадьбе с Любонькой и не замечал сердитого взгляда невесты.

– Людмила, – цыганка кокетливо поправила шелковый цветок в черных волосах. – Увы. Я отнюдь не ангел, дорогой барин. Мне милее тьма, нежели свет.

– Будь ты хоть демоном! Я за тобой в самое пекло пойду! Опущусь на дно ада. Позволь мне стать твоим Русланом, прекрасная Людмила, – я покрыл грудь и шею девушки страстными поцелуями и, опустившись на колени, поймал ногу, чтобы поцеловать и ее.

– Сладки, барин, твои речи. Любы они мне. Да хмель в тебе играет. Не от сердца говоришь.

– От сердца!.. От благородного сердца, пронзенного амуровой стрелой. Желаю я, чтоб и твое сердечко пронзила та стрела.

– Типун тебе на язык, барин, – цыганка шлепнула меня по губам тряпичным веером. – Неровен час, накаркаешь нам осиновых стрел… Эй, Фома! – она окликнула гитариста. – Не ведаешь, в каком краю амуровое дерево растет? Не губительно ли оно для нас?

Парень недоуменно тряхнул медно-каштановыми кудрями.

– Вели пир начинать, атаманша, – странно утяжеляя слова, произнес угрюмый верзила с бубном. – Мы умаялись ждать.

Меня напугал злобный прищур его мелких раскосых глаз. Я повис на плече Людмилы.

Верзила наклонился ко мне, но его тут же оттолкнула сильная рука Фомы.

– Не зарься на чужой кус, Ахтымбан, – сдержанно процедил Фома. – Со мной поделишься, Лютик? – он ласково обратился к Людмиле, – Полно нам скоморошиться, барчонка тешить. Пора и повечерять.

– Тихон с нами пойдет, – Людмила прижала меня к груди, – станет одним из нас.

– Не бывать тому, – отрезал Фома. – Я не попущу самодурства.

– Негоже нарушать заветы, атаманша, – подхватил Ахтымбан. – Беду накличешь.

– Вы мне не указ, – сухо возразила Людмила. Она приподняла мою голову и взволнованно шепнула. – Плюнь на моих невежд. Чуют они в тебе великую силу. Будешь ты над ними атаманом, – она склонилась к моей шее. – Скажи мне, родненький, согласен ли ты променять вольготную жизнь на бродячее скитание ради нашей любви? Хочешь примкнуть к табору?

– Хочу, любимая, – пробормотал я. – На край света с тобой уйду. Все брошу.

– Поклянешься ли, барин, любить меня вечно, до самого конца времен?

– Клянусь, – я чмокнул холодную ладонь Людмилы. – Я буду любить тебя вечно.

– И я тебе клянусь, – цыганка ударила меня по щекам, пробуждая от пьяной дремоты. – Гляди на нас. Перенимай наши повадки. Они пригодятся тебе, – она шире раскрыла рот, показывая выросшие клыки, и вонзила их в мою шею.

Я потерял сознание от боли. В чувство меня привел новый ее виток, расползающийся от горла по всему телу.

Тут я вспомнил и сказки Никитичны, и предупреждение полковника императорской канцелярии, и страшный сон. Вспомнил и о том, что в старину наше имение считалось заколдованным местом. Деревенские бабы и мужики издавна с увлечением рассказывали страшные байки о нападениях упырей и встречах с русалками, не считая их чистой выдумкой.