Двери дома оказались открыты. Падая с ног от утомления, аббат увидел внутри дома силуэты слуг. Где сама герцогиня? В своей спальне – той самой, где он нередко возносился на вершину блаженства. Он побежал, толкнул дверь – и тут же повалился на колени, сраженный ужасным зрелищем. Перед ним стоял открытый гроб, озаренный пламенем больших восковых свечей. В гробу лежало тело без головы. Тело принадлежало Марии. Принадлежавшая ей же голова с закрытыми глазами лежала рядом, на подушке. Реальность или кошмар?.. Несчастный решил, что повредился от волнения рассудком.

Однако он не сошел с ума. Кошмар, представший его взору, имел ужасное, но в то же время простое объяснение. Столяр, доставивший в дом гроб, понял, что просчитался с размером и не учел длину грациозной шеи. Чтобы не повторять дорогой заказ, хирург, препарировавший тело, попросту отсек голову…

В тот вечер из отеля «Монбазон» вышел не прежний аббат де Рансе, а совсем другой человек. Прежний повеса умер, уступив место истово верующему человеку, преследуемому угрызениями совести и стыдом за свою прошлую жизнь. Он вернулся в Турень и распродал имущество, сохранив только жалкое аббатство – несколько полуразрушенных построек на топкой почве. Это аббатство он собирался со временем превратить в самый суровый и аскетический французский монастырь – Нотр-Дам-де-ла-Трап…

Об этой ужасной истории Сильви узнала от герцогини Вандомской, а та слышала подробности от своего сына Франсуа, которого вставший на путь покаяния Рансе навещал в Шенонсо. Семья носила в то время траур по молодой герцогине де Меркер, но горе Бофора было вдвое горше, и Сильви, сама не отдавая себе в этом отчета, полюбила его за страдания еще сильнее. Ревность заставляла ее ненавидеть Марию де Монбазон: признавая глубину и искренность ее любви к Франсуа, она не могла смириться с тем, что он оплакивает связь, длившуюся целых пятнадцать лет…

Сама она мечтала забыть его как можно быстрее.

Найти себе угол в Сен-Жан-де-Люз в момент, когда в этот маленький приморский городок одновременно нагрянули король со свитой и семейством, семейства его матушки и кардинала Мазарини, а также добрая часть двора, было равносильно подвигу. Тем не менее Сильви и Персеваль не столкнулись с трудностями, за что были бесконечно благодарны все тому же Никола Фуке. Узнав, что его друзьям предстоит присутствовать на королевском бракосочетании, всесильный суперинтендант финансов отправил курьера к своему другу Эшевери, владельцу нескольких китобойных судов.

Познакомились они прошлой осенью, когда Фуке узнал про намерение Кольбера очернить его в глазах Мазарини. Кольбер составил полное ложных утверждений донесение, а Фуке выяснил содержание фальшивки и немедленно отправился в путь, чтобы перехватить Мазарини на другом конце Франции, опередив Кольбера с его донесением. Мазарини находился с начала лета в Сен-Жан-де-Люз, где обсуждал с испанским посланником доном Луисом де Харо условия Пиренейского договора и готовил брак короля, которому предстояло поставить в договоре последнюю точку. Фуке только-только оправился после болезни, и Мазарини, здоровье которого все стремительнее ухудшалось, оценил отвагу суперинтенданта, так как понимал, что значит совершить насилие над своим немощным телом. Донесение Кольбера не было принято во внимание.

Эта поездка, в которой Фуке рисковал жизнью, оказалась ценна для него еще и тем, что он по достоинству оценил гостеприимство соплеменников Эшевери,[3] а также их гордый и в то же время жизнерадостный нрав.