А между тем принц Онман продолжал:

– Всю жизнь я провел в поисках моей леди, в объятиях которой можно утонуть!

– А вот это уже вольность, – прошипел Кордейл, нахмурившись. – Как он смеет!

Неужели ревнует? Какая прелесть! Да ради этого я готова слушать лирику часами. Меж тем, обойдя гостей, принц Онман приблизился ко мне и, сверкая глазами, продолжил вещать:

– И когда сердце откликнулось на зов прекрасной девы, я познал истинное блаженство… – Мужчина стал наклоняться ко мне. Определенно с каким‑то намерением. Я не знала, каким именно, и по возможности отодвинулась, вжимаясь в принца Кордейла, – мы оказались так близко, как никогда до этого! – И готов бросить все цветы к твоим прекрасным ногам!

Онман едва не навалился на меня, а я почти забралась на Кордейла – его высочество пыхтел, но терпел как истинный рыцарь.

– Только для тебя, моя истинная любовь!

Неизвестно, чем бы это могло закончиться, если бы я, сгорая от смущения из‑за близости предмета обожания, не извернулась, отстраняясь от принца Онмана. Он, двигаясь по инерции, шатнулся в сторону Кордейла и воткнул розу в его шевелюру.

В зале повисла тишина. Онман смотрел то на свои руки, то на цветок, случайно прикрепленный к волосам мужчины; Кордейл испепелял взглядом Онмана, который, по неразумению своему, делал пошлые намеки в лирических выражениях, а я… захлопала, пытаясь спасти положение.

Гости взорвались аплодисментами. Принц Онман вышел в центр зала и слегка склонил голову в знак благодарности. Его высочество Кордейл, поджав губы, вытащил из волос цветок и, бросив его на пол, раздавил сапогом.

На этом лирическая часть вечера была закончена.

Праздничная атмосфера не угасала. Гости гуляли по дворцовым залам, беседовали, смеялись, музыка сопровождала их практически везде, кроме террас. Вот сюда‑то я и выбралась передохнуть от невыносимого официоза и фальши.

Как сложно воспринимать людей, если знаешь, что их слова ничего не значат. По сути, все гости пришли не ради меня, а чтобы бесплатно полакомиться редкими яствами, разбавить свои будни новыми событиями и посплетничать.

Опустившись на скамейку, посмотрела на темный парк, красивый даже сейчас, когда совершенство его линий скрыто от глаз, а свет и тени играют, затеяв лишь им одним известный спектакль. Поежившись от прохладного ветра, вздохнула, как вдруг на мои плечи опустилась теплая накидка. Они всегда лежат у входа, но я вечно забываю взять.

Подняв глаза, увидела принца Кордейла, возвышающегося надо мной и улыбающегося. Привыкнув к его внешности, почти перестала замечать уродство. Он милый и хороший человек, которому небезразлична именно я, а не накрытые столы и новые сплетни.

– Спасибо, – тихо поблагодарила.

Его высочество опустился рядом.

– Простите мою бестактность, я нарушил ваше уединение.

– Все в порядке. Вас я всегда рада видеть, – ответила, не пытаясь показать равнодушие или высокомерие, – сейчас я не потенциальная невеста, не будущая королева, а просто Гвендолин. Такая, какая есть.

– Вы грустите?

– У меня это бывает. Когда условности и обязанности начинают тяготить, сбегаю в какой‑нибудь тихий угол, чтобы похандрить в одиночестве.

– Бремя короны самое тяжелое из всех.

– Вы поэт?

– Упаси единый! Но так часто говорит мой… дядя. А вы женщина и более чувствительны от природы. Если б был выбор, какую участь вы предпочли бы?

– Обычной селянки. Несмотря на отсутствие власти, почестей и привилегий, у них есть настоящая свобода, и они вольны выбирать свое счастье.

– Бывает, везет и нам, – заметил принц.

Посмотрев в его глаза, улыбнулась.