Холод внутри Лориного тела обжигает.

Девка. Шлюха.

Ее руки не обвивают мне затылок, глаза ее открыты, но и мои открыты. С широко открытыми глазами я разряжаюсь в нее, ее спина выгибается дугой, так вот как выглядит родео, не потерять бы шляпу. Ковбойскую.

– Как ты? – задаю я Лоре обычный для таких случаев вопрос.

– Я в порядке.

– Тебе понравилось?

– Техника 4:7, артистичность – 4:1.

Вот что будет написано в долбанутом на всю голову «Live journal»: «Сегодня перепихнулась с коллегой по работе, и что только на меня нашло? Техника – 4:7, артистичность – 4:1. На международные мы не попадаем. Памятка кающимся: не спите, где работаете, не нарушайте заповедей Христовых. Но пасаран, камарадос! Бандьераросса!»

Leave the comments.

– …Слезай с меня. Разлегся.

– Да. Прости.

Некоторое время мы лежим рядом – задранное платье, спущенные брюки.

– У тебя маленькие соски, Лора… – говорю я для того, чтобы хоть что-то сказать. – Совсем детские…

– Ты трогал детские соски? Извращенец.

– Когда ребенок был ребенком…

– Заткнись, милый. Тем более что до тебя это уже сказали.

Действительно сказали. Я и забыл, но вспомнить не составляет особого труда: Вим Вендерс, педальный конек Парижа и Техаса, я уже не в состоянии отличить кино от реальности, она подкладывается под кадр, как Лора под меня, – и ничего, кроме холода внутри. Когда ребенок был ребенком, он и тогда не видел ангелов ни в небе над Берлином, ни в любом другом небе. Когда ребенок был ребенком, он мог лицезреть только пьяного папашу и собачий поводок, на котором папаша собирался повеситься. И папашиных шлюх, таких же черно-белых, как и ангелы Вендерса; ангелы, шлюхи – все они толкутся на крохотном пятачке между Лорой и Тинатин, если Лора – шлюха, значит, Тинатин – ангел?.. Вот откуда привкус пластикового стаканчика, ангельские крылья всегда казались мне сомнительной бутафорией.

– Она ангел, Лора…

– Господи, какой же ты мудак!

Лора отворачивается, в этом повороте головы столько презрения и столько муки, что становится ясно: она думает о том же, с той лишь разницей, что шлюха – я. Прекрасный жиголо – несчастный жиголо, как раз в духе престарелого марлен-дитриховского мундштука, хотя у нее, скорее всего, припасен для меня совсем другой эпитет.

С волосами Лоры происходит что-то странное.

Мне кажется, что они растут – прямо у меня на глазах. Вытягиваются в струнку, так будет вернее. Вытягиваются в струнку, становятся на цыпочки, им явно хочется быть длиннее, достигнуть плеч, хоть в чем-то походить на волосы Тинатин.

Бедная Лора. Бедный я.

Жалость к Лоре длится не дольше секунды, потом ей на смену приходит раздражение: не будь этой фальшивой суки, еще неизвестно, чем закончился бы мой вечер с Тинатин. Возможно, не так плачевно, возможно, мне удалось бы удержать ее, а не довольствоваться дешевым и безвкусным, как кофе из автомата, спарринг-сексом с (гы-гы, бу-га-га, нахх!) ресторанным критиком.

– Надеюсь, триппера у тебя нет, – говорит Лора.

– У тебя, надеюсь, тоже.

– Вообще-то я и не думала спать с тобой.

– Я тоже.

– Это худшее, что могло со мной случиться.

– Со мной тоже.

– Лучше бы я воспользовалась вибратором.

– Лучше бы я воспользовался порнухой с гермафродитами.

– Лучше бы ты воспользовался презервативами.

– У тебя середина цикла? Или все-таки триппер?

– Действительно мудак… Надеюсь, мы благополучно забудем об этом.

– Надеюсь.

Знает ли Лора то, что знаю я? Ничего мы не забудем. Каким бы дешевым и безвкусным ни был наш спарринг-секс, он посвящен ангелочку в черных очках, он случился сразу же после того, как ангелочек нас покинул. И мы всегда будем напоминать друг другу о существовании ангелочка, Лора влюблена – так же отчаянно, как и я, вот и волосы ее вытягиваются в струнку, становятся на цыпочки.