Очки были те же самые.

Снимает ли она их когда-нибудь? Снимет ли? И для кого?

Для парня с дурной кровью, температурящего каждый понедельник, 37,2° по утрам; для парня с родимым пятном под левой лопаткой, все, кто видел пятно хотя бы раз, говорят, что оно похоже на всадника на коне; все, кто видел пятно хотя бы дважды, утверждают – оно движется. Снимет ли она очки для парня с разными, как у опоссума, глазами?

Для парня с разными глазами. Для меня.

Держи карман шире, бэбик, держи карман шире – и в него обязательно сунут большой болт.

– …Шикарные очки, – говорит Лора, думающая, очевидно, о чем-то сходном. – Гуччи?

– Фигуччи, – беспечно отвечает Тинатин. – Просто очки. Они мне понравились, и я их сперла. У одного типа. На Макса он не похож.

Сперла, кто бы сомневался. Сперла. А со стороны выглядит, будто она в них родилась: немного найдется людей, способных приручать чужие вещи и так заморачивать им яйца, что они напрочь забывают о старых хозяевах. Непохожих на Макса, потому что красть у Макса нечего.

– Ты прелесть! – У Лоры даже скулы сводит от восторга, «ты прелесть, о-о…», того и гляди забьется в конвульсиях, точь-в-точь как мой папаша на ближних подступах к оргазму.

– Я знаю.

– Подожди минутку, я быстро. Только никуда не уходи, ты мне обещаешь?

– Нет.

Я бы очень удивился другому ответу Ти-на-тин. Максимум, что она может пообещать, – что прихватит печатку вашего деверя с вашей же прикроватной тумбочки, – ту, которую вы сами прихватили у него еще в прошлом году, на бесснежное католическое Рождество. Не ради самой печатки, цена ей – копейка, ради надписи на ободке: «Suck and Let Go»[11].

– Ты прелесть, – Лора повторяется, что совсем на нее не похоже. – Тридцать секунд.

Мы остаемся одни, мне хочется, чтобы с Лорой случилась какая-нибудь беда, почему бы ей не сломать ногу, сейчас, сию минуту – ломают же люди конечности; или чтобы ее пристрелил кто-то из бывших любовников, хотя неизвестно, способна ли сама Лора вызывать столь сильное смятение чувств.

С Лорой ничего не произойдет. Я знаю это точно, вот черт. Ччерт. Чччерт.

Никто ее не пристрелит: на безмозглых одноразовых телок надежды никакой, на любителей кашемира и бритых лобков – тоже. Конечно, Лорино окружение этими типажами не ограничивается, есть еще отошедший от дел убийца, а ныне массажист Хайяо, есть и другие. Запирсингованные по самые гланды, стриженные под ноль феминистки, сплошь представительницы творческих профессий – от ассистента монтажера до верстальщицы в типографии. Их пломбы набиты здоровым креативом, карманы их штанов (стиль «милитари») пухнут от амбиций. В сферу их интересов входят куннилингус, фистинг и армрестлинг, «гулять босиком, целовать тебя в ключицы и ниже», чемпионаты по выездке в Голландии, чемпионаты по поеданию саранчи в Уганде; они обожают клубные чилл-ауты и ненавидят глагол «лизать» – «потому что это по-другому называется». Все свои мыслишки о жизни, трахе и мелкой грызне в монтажной они выносят на страницы интернетского «Live journal».

Корпоративный дневник лузеров, ненормативная лексика поощряется, альтернативный секс поощряется, фистинг и армрестлинг с инвалидами детства поощряется, члены на ремнях – в мемориез, целую вас всех в глазки, аллилуйя, сестры!..

– Она забавная. – Тинатин слегка поднимает бровь – о, что это за бровь! – сияющая, восхитительная, на ней может уместиться одна белка, или две райских птицы, или три паука-сенокосца, дождевые капли учету не поддаются.

– Забавная?

– Забавная. Она.

– Лора?

– Лора. Да.

Я ненавижу Лору еще сильнее, чем «ЖЖ»