– Извини. Только запить.

– Да ладно, – отмахнулся тот и, забрав сосуд, отхлебнул прямо из горлышка.

Лицо приятеля раскраснелось, недобрый блеск в глазах пропал, и Сергей решился задать не дающий ему покоя вопрос:

– Скажи, Дрон, а вот Лида…

Он не договорил. Висящая под потолком лампочка вдруг мигнула и погасла. В палатке сразу стало темно. Не так, как бывало, когда он или отец выключали лампу, – палатка погрузилась в непроглядный мрак, хотя обычно ее тонкие брезентовые стенки пропускали наружный свет с платформы. «Авария на линии, – сообразил Сергей. – И, похоже, серьезная, раз электричество отключилось по всей станции». Он отодвинул полог и выглянул наружу – там действительно стояла непроглядная темнота.

– Эй, что со светом?! Что происходит? – слышались с разных сторон встревоженные голоса.

Пока Касарин озирался, вглядываясь в темноту, Дрон, не теряя времени, запалил керосиновую лампу, которая хранилась в палатке как раз на такой случай. Лампа страшно чадила, потому что вместо керосина была заправлена самопальной соляркой, производимой химиками-самоучками с Сибирской. Настоящий керосин уже давно не встречался в метро, так как еще в первые годы после Катастрофы сталкеры перетаскали с поверхности все разведанные запасы. Несмотря на густой едкий дым, выделявшийся при горении, солярка была одним из самых востребованных в метро товаров, служа не только горючим для керосиновых ламп, но и топливом для генераторов. А на подавляющем большинстве обитаемых станций такие генераторы являлись единственным источником электричества.

В разных частях платформы замелькали пляшущие огоньки – напуганные темнотой люди зажигали фонари, керосиновые лампы, кто-то даже поджег смоченный соляркой самодельный факел. Всем было не по себе, но панике никто не поддался. Значит, жители уверены, что поломка быстро будет устранена и свет на станции обязательно дадут.

Дрон, чертыхаясь, выбрался из палатки и, подсвечивая себе путь зажженной лампой, двинул к центру платформы. Сергей последовал за ним. В случае любых чрезвычайных происшествий всему свободному от службы личному составу дружины следовало собраться там.

Они прибыли к месту сбора одними из первых. Но вскоре вокруг забурлила целая толпа.

– Хорошо, если просто обрыв кабеля, – предположил кто-то. – А что, если обрушение туннеля?! Помните, как в прошлом году? Шесть дней электричества не было!

– Да не шесть, а целую неделю! – поправили его из темноты. – Ток только на восьмой день дали.

– Удивительно не то, что свет отрубился, а то, что это еще раньше не произошло. Я ведь сам не раз бывал на Маршальской. У них все оборудование на коленке собрано, а детали старые. Вот оно и не выдержало…

– Если это у «маршалов» авария, пусть сами ее и исправляют!

– Чего вы суетитесь? Сейчас комендант или Касарин дозвонятся туда, и все узнаем.

Сергей поискал взглядом отца, но того нигде не было видно. Скорее всего, он обсуждал ситуацию с комендантом станции или действительно пытался дозвониться до Маршальской. Вместо отца откуда-то вынырнул Хорь, приятель Сергея по детским играм. В одной руке он держал ветхую истрепанную тетрадь с желтыми рассыпающимися страницами, а в другой – зажженный карманный фонарик. Свое прозвище Хорь получил от фамилии Харитонов и еще потому, что благодаря своему щуплому телосложению мог пролезть практически в любую щель. Сергей не знал, как это связано с его прозвищем, но сам Хорь утверждал, что давно, еще до Катастрофы, на земле жили такие верткие, необычайно пронырливые зверьки.