Позади шагали хундрилы, продолжая вести под уздцы лошадей. Я не сказал Валу всей правды. Я не только волов подпоил, хотя, казалось бы, они должны были заметить…

– Трясешься? – спросил Вал. – Правильно делаешь. Хундрилы любят своих лошадей. Крепко любят. Если воину придется выбирать, кого спасти: мать или лошадь, выбор будет непрост. А ты взял да и убил их.

– Они так и так погибали, командир. За день лошади нужно больше воды, чем четверым солдатам, а запасы у хундрилов кончались. Попробуйте пустить кровь обезвоженному животному – это ох как непросто.

– Понимаю. Теперь у них мертвые лошади, а воды нет. Если бы ты провернул это еще неделю назад, жертв можно было бы избежать. Они хотят убить тебя, алхимик. Я полдня только и делал, что отговаривал их.

Баведикт с обидой поглядел на Вала.

– Вы же сказали, что между лошадью и матерью…

– Они, конечно же, выберут мать. Ты что, дурак?

Алхимик вздохнул.

– Ладно, – махнул рукой Вал, – мы теперь все – «Мостожоги». Не стану скрывать, мы время от времени убивали офицеров, когда те оказывались плохими. А кто бы не убил? Поставь дурака командовать, он ведь всех погубит. Стало быть, лучше нанести упреждающий удар. Не бойся, ты такого не заслужил. Более того, ты мне нужен, да и им тоже. В общем, глотку тебе никто не вспорет, за это не переживай.

– Спасибо, командир, успокоили.

Вал подошел ближе и понизил голос.

– И вот еще что. Скоро все пойдет вразнос, чуешь? Охотники за костями – регулярная армия – еле держится.

– По-моему, мы не лучше.

– Соответственно, допустить бойню нельзя, согласен? Я уже сообщил капитанам. Как только что начнется, мы сразу же даем деру. Когда солдаты примутся искать очередную жертву, я хочу, чтобы мы уже были в сотне шагов от них.

– Думаете, все будет настолько плохо?

Вал пожал плечами.

– Трудно сказать. Пока что морпехи держат всех в узде. Но если хоть одного из них убьют и запахнет кровью – начнется резня, помяни мое слово.

– А как в былое время разрешили бы ситуацию «Мостожоги»?

– Очень просто. Выявили бы бузотеров и прикончили. Бузотеры – это те, кто не перестает жаловаться и подначивать менее умных на дурацкие поступки. В надежде развязать хаос. Я бы, – Вал кивнул в сторону идущей рядом колонны, – оттащил Блистига в пустыню и разделался с ним. Никто в лагере целый день не уснул бы от воплей.

– Неудивительно, что вас объявили вне закона… – проворчал Баведикт.

Небо на востоке светлело, солнце выходило на бой с Нефритовыми путниками, которые отступали за горизонт на севере. Колонна разбилась на отделения – группки солдат уходили в сторону от тропы и падали на землю, со звоном бросая рядом мешки с доспехами и оружием. Тянульщики остановились и стали выбираться из упряжи. Послышались стенания хундрилов: еще одна лошадь пала. Сверкнули ножи; сегодня ночью можно было вдоволь напиться крови, но среди «Выжженных слез» никто не радовался.

Морпехи, красноглазые и осунувшиеся от изнеможения, расположились рядом с повозками. Солдаты двигались и кряхтели по-стариковски, устанавливая навесы и шатры, раскатывая походные постели, устраивая передышку после каждого действия. Медленно доставали оружие и стачивали промасленными камнями образовавшиеся за день зазубрины. Делалось это бездумно, инстинктивно, с пустым и бессмысленным взглядом.

А затем с повозок спустились дети и поодиночке, по двое расселись между солдатами. Они не попрошайничали, нет, просто сидели и смотрели, как солдаты спят. Или молча страдают с открытыми глазами. Или тихо умирают.

Сержант Уголек наблюдала за этим, привалившись к колесу повозки, которую охранял ее взвод. Робкое появление детей оказывало на солдат удивительное воздействие. Споры утихали, взгляды смягчались, напряжение спадало. Те, кто не мог заснуть, переворачивались на бок и отдавались усталости. Те, кто плакал, сглатывали боль и успокаивались.