– Андрюша, мать плохого не посоветует, – сказала ему в спину.

– Ты бы, мама, не слушала сплетни. Оболгать можно кого хочешь.

– Ну, как же, Андрюша? Раз люди говорят…

Он остановился у крыльца.

– Мам, где насос? Тащи его сюда!

Та не трогалась с места. Тихо сказала:

– Ну так как же, Андрюша? Ждать мне вас? Когда?

И он сдался, не выдержав ее просящего взгляда.

– Хорошо, я поговорю с Олей. Может, она и поедет.

– Как так не поедет? Сколько вы уже вместе живете, а она здесь ни разу не была!

– Мам, ну сколько можно повторять: мы не живем вместе. Она мне никто, понимаешь?

– Тогда зачем ты сегодня едешь в город?

– Потому что я мужик! – заорал он. – А мужику нужна баба!

– Вот что значит: ребенок вырос без отца!

– Я не понял, – набычился «ребенок». Сорок шестой размер обуви, в плечах косая сажень. – А какая связь?

– Ты никогда меня не понимал! И не поймешь!

Развернулась и ушла в дом.

Финиш. Понятно, зачем он ей был так нужен, не в насосе дело. Попытка влияния на его сознание, с Ленкиной подачи, между прочим! Вот зараза! Бывшая, разумеется, не мать. Мать что? Она и в самом деле желает ему добра. Но у него-то память покрепче будет, и хорошего было так мало, а плохого так много, что он до сих пор с содроганием вспоминает о семи годах совместной жизни с Еленой Евгеньевной.

Вместо того чтобы подключить насос, он занялся машиной, попутно думая о том, что поведал в беседке дядя Коля. Завтра надо рассказать и Мотало о парне, который повесился в начале марта. Или не пока не стоит?

Следователь Мамаев, а среди своих Мама, к которому Андрей Котяев обратился за помощью, долго не мог взять в толк: а в чем, собственно, дело?

– Видишь ли, Сан Саныч, – пытался втолковать он, – у меня на днях был похожий случай.

– Что, парень повесился после того, как повестка в армию пришла? Так весенний призыв, вроде, закончился. Хотя, постой… Студент, что ли? Или старшеклассник? Выпускник?

– Нет. Гастарбайтер. И, насколько я знаю, уже отслужил.

– Постой… Так что ж ты мне мозги паришь?

– А ты уверен, что он повесился?

– Кто? Крылов?

– Как ты говоришь? Крылов?

– Ты что, и фамилии его не знаешь? – рассердился Мамаев. – Тогда я вообще не понимаю…

– Ты, Мама, не горячись. Я просто хочу узнать обстоятельства, при которых он… Ну, допустим, повесился.

– Что значит, допустим?

Он отвел глаза:

– В нашей работе всякое бывает.

– Кот, да ты что?! Ты за кого меня принимаешь?!!

– Постой. Не горячись.

– Ну, ты… – следователь судорожно сглотнул, но, видать, сдержался. – Сильно ты меня обидел, Андрей.

– Извини. Я ж тебе говорю: на днях был похожий случай. И у эксперта возникли сомнения. Выстрел, мол, сделан с близкого расстояния, но расположение входного отверстия…

– Стоп. Какой выстрел? Я ж тебе говорю, что Саша Крылов повесился!

– Все дело в записке, – терпеливо пояснил он.

– Записка как записка, – пожал плечами Мамаев.

– Ага. «В моей смерти прошу никого не винить. Я ухожу из жизни добровольно, без всякого принуждения». Число, подпись. И ни единой грамматической ошибки.

– Ты-то откуда знаешь?

– В пятый раз тебе, Сан Саныч, говорю: на днях был похожий случай. Все бы ничего, предсмертная записка и в самом деле написана покойником. Все дело в том, что парень учился плохо, русский язык знал еле-еле на троечку. И сам текст. Ну не похоже это на Курехина. Я говорю о якобы застрелившемся гастарбайтере.

– А если списал?

– Не понял?

– В книжке прочитал. В кино увидел. Да мало ли?

– Скажи мне, Мама, честно… Только без обид! – взмолился он. – Есть хоть какие-нибудь сомнения в том, что этот… как его, Саша Крылов, не добровольно ушел из жизни? Что ему помогли?