– Получить новое задание, – вздохнул Ларин. – Я угадал, Павел Игнатьевич?

– Не спеши. Хотя и понимаю, что ты засиделся без настоящего дела. Рано еще. Слышишь, как птицы поют, солнышку радуются? Ты лучше кофе хлебни. Птицам хорошо, живут, как о них в песенке поется: «Птичка божья не знает ни заботы, ни труда. Хлопотливо не свивает долговечного гнезда».

– Вы о чем это, Павел Игнатьевич? Не замечал в вас раньше такой сентиментальности. Хорошая погода подействовала? – улыбнулся Ларин, прислушиваясь к пению утренних птиц. – Соловьи, что ли?

– Эх, Андрей, темный ты в некоторых отношениях человек. На асфальте вырос. Соловьи, они только весной поют. А это уже пересмешники. Они соловьев копируют, потому как своей песни у них нет. Плагиаторы, короче. Иногда теперь и такие среди них попадаются, что, наслушавшись рингтонов с мобильных телефонов, начинают и их передразнивать. А о гнездах я не просто так вспомнил. Ты что-нибудь о жилищной программе для военных слышал?

– Не больше, чем о ней по телевизору рассказывают. А насколько часто я телевизор смотрю, вы это сами знаете.

– Так, может, я в тебе ошибся? – прищурился Дугин. – И мне другого исполнителя для нового задания поискать?

Андрей налил крепкий горячий кофе в крышечку термоса, принюхался. Странное это было сочетание: натуральный запах лесной хвои, смешанный с тропической терпкостью кофейного аромата. Но этот смикшированный запах самым лучшим образом подходил для раннего утра.

– Вам решать, Павел Игнатьевич.

Дугин еще раз глянул на часы.

– Времени у нас предостаточно. Я тебя пока немного в курс дела введу. А потом мы с тобой поедем в одно малоинтересное место, которого все стремятся избежать, но потом все равно туда попадают.

– Интригуете?

– Никакой интриги нет, Андрей. Просто есть у меня подозрение, что в очередной раз намечается масштабный раздербан бюджетных средств, на этот раз выделенных на строительство жилья для военнослужащих.

Ларин сидел на пеньке, неторопливо попивал кофе. А Дугин не спеша говорил. Кое о чем Андрей уже знал, о многом догадывался. Но кое-что прозвучало для него и впервые.

– Я думал, хоть в армии порядка побольше, – вздохнул Ларин, – а оказывается, такой же бардак, как и повсюду.

– Повсюду, где есть большие деньги, появляется и коррупция, Андрей. Закон человеческой природы такой. Вот мы сидим с тобой сейчас в леске, чисто тут, аккуратно, воздух свежий, птицы поют, неподалеку ручей журчит… Райское место. А все почему? Потому что к нему человеческая рука не притрагивалась. Все само собой получилось, выросло, зацвело, запело. Только красота эта первозданная временна. Место-то козырное – тридцать километров от Кольцевой. Не удивлюсь, если на него уже кто-то глаз положил. На каких-нибудь планах вычерчивается его застройка. Поделят лес на участки, обнесут забором – и вырастут тут особняки. Государству за землю копейки, чиновники получить свои взятки возможности не упустят. Да, что это я тут о грустном? Давай наслаждаться, пока есть возможность, – и Дугин, прикрыв глаза, стал слушать пение птиц.

Ларин сидел и сосновой палочкой разгребал на земле опавшие иголки, обдумывая услышанное от Павла Игнатьевича…

Дугин свернул с трассы и остановил машину на просторной и почти пустой стоянке перед железобетонными воротами недавно открытого Северо-восточного кладбища. Наконец-то Ларин понял, зачем на заднем сиденье лежал букет цветов, завернутый в шелестящий узорчатый целлофан. Не на свадьбу и не на день рождения направлялись.

– Приехали, – сказал Павел Игнатьевич, беря букет белых калл.