– А как ты потом добралась до дома?

– Ножками, папа, ножками, – пожала плечами дочь. – Там идти-то всего пять кварталов!

– А который был час?

Джинни тут же с вызовом уставилась на отца. Глаза у нее совсем как у Мэддокса – синие, и кожа бледная, чистая. Валлийские гены. У Мэддокса даже горло стиснуло от отеческой любви и беспокойства.

– Папа, Виктория – совершенно безопасный город.

– Джинни, совершенно безопасных городов не бывает.

– По сравнению с Сюрреем или западными районами Ванкувера – безопасный.

– Я лучше знаю, я здесь работаю.

– Вот в этом и проблема – ты насмотрелся столько грязи и гнусностей, что в каждом видишь морального урода, забывая, что в людях есть доброта и порядочность!

– Джинни…

– Мне все равно, что ты скажешь! У тебя все плохие! Дома ты никогда не смеялся, не проводил выходные со мной и мамой, никогда не выезжал с нами на природу, даже соседей не звал на барбекю во дворе! А нам с мамой это было нужно! Мне это было нужно! Ты ведь мне за всю жизнь ни разу не улыбнулся, приходя с работы…

В кармане Мэддокса завибрировал сотовый. Дочь замолчала, яростно глядя на него. Телефон зажужжал снова. Мэддокс не полез в карман. К ним уже шла официантка с тарелками. Включился автоответчик – и почти сразу телефон затрясся снова.

Мэддокс решился взглянуть на дисплей – звонил новый босс. Мэддокс нахмурился: он же выходит на работу только завтра утром!

– Я должен ответить, – негромко сказал он. – Мэддокс, – тихо сказал он в телефон, пока дочь испепеляла его взглядом.

– Джек Базьяк, – послышалось в трубке. – Прости, что беспокою в воскресенье, но наш убойный отхватил очередное происшествие, можно сказать, политической важности, учитывая позицию нового мэра. Я хочу, чтобы ты с самого начала взял на себя руководство следствием.

Мэддокс покосился на дочь. Джинни пристально смотрела на него.

– А что конкретно?

– Да «поплавок» в заливе, под мостом на Джонсон-стрит. Вроде женщина. Ее сейчас вытаскивают из воды. На месте коронер, патологоанатом, криминалисты и детектив Харви Лео. Район оцеплен… – Базьяк отвлекся, разговаривая с кем-то еще, потом продолжил: – Похоже, наша утопленница пробыла в морской воде довольно долго. Есть соображения, что ею может оказаться пропавшая студентка здешнего универа, Аннелиза Йенсен. Подъедешь? Я скажу Лео, чтобы он на тебя рассчитывал? Я ему уже говорил – ты первый спец по таким делам.

Принесли еду.

– Яйца «Бенедикт» по-деревенски? – уточнила официантка, держа тяжелые белые фаянсовые тарелки. Мэддокс немного отвернулся и совсем тихо спросил в трубку:

– Куда ехать?

– К верфи на Джонсон-стрит, прямо под мостом, возле Уорф-стрит.

– Буду в десять.

– Ты же не уедешь сейчас? – сразу спросила Джинни, когда отец нажал отбой.

– Джинн, я… прости меня, мы посидим как-нибудь в другой раз.

Официантка, по-прежнему стоявшая рядом, повторила громче:

– Яйца «Бенедикт» по-деревенски!

– А ты оставайся, позавтракай.

– Еще чего! – Джинни повернулась к официантке: – Унесите, не нужно.

– Завернуть вам с собой? – предложила та после паузы.

– Нет, – отрезала Джинни, оттолкнув стул и задев при этом женщину, сидевшую сзади. Схватив пальто, Джинни продолжила: – Ясно, почему мама от тебя ушла! Всякий раз, как она мечтала посидеть втроем, кого-то непременно грохали! Это ты виноват, что у нее появился Питер! Это из-за тебя она нашла себе бойфренда. Покойники тебе интереснее собственной семьи!

В кафе стало тихо.

Джинни бешено сунула руки в рукава, рывком перекинула через плечо сумку-банан и, распахнув дверь, вышла на улицу. Мэддокс быстро положил на стол несколько смятых купюр, схватил пальто и выбежал следом.