И куда вдруг все враз исчезло? Алексис, его убогая жестокость, Клер и часовенки на острове Скопелос, Лоранс с ее перепадами настроения, Матильда с ее гримасами, его воспоминания, их будущее, отзвуки прошлого, весь этот сплошь зыбучий песок. Оп! И как ветром сдуло. Эта чертова стройка на этой чертовой стройплощадке начинала серьезно его доставать, так что к собственной жизни придется вернуться позже.

Сейчас, простите, время вышло.

И Баланда, выпускник Высшей Инженерной школы и Бельвильской архитектурной, дипломированный специалист и магистр наук, член Гильдии Архитекторов, трудоголик, лауреат, не раз премированный и отмеченный, и прочее и прочее, – все, что вообще можно уместить на визитке, когда такого добра навалом, – этот Баланда взял и решительно выгнал того, другого, неуверенного в себе.

Ооо… Сразу стало легче.

Рано или поздно все упрекали его за то, что он столько внимания, времени, сил отдает работе. Девушки, семья, коллеги, сотрудники, клиенты, ночные уборщицы в офисах и даже однажды врач. Доброжелатели называли его дотошным, другие говорили, что ему просто больше всех надо, или что у него синдром ботаника. Что он им мог ответить?

И действительно, почему все эти годы он так много работал?

К чему все эти бессонные ночи? К чему вся эта ущербная жизнь? Когда он даже в семье не может выстроить отношения? Откуда эта тяжесть в затылке? Да и вообще, сама потребность возводить стены?

Зачем ему эта заведомо проигранная битва?

Затем что… Да нет, никогда он не находил аргументов в свое оправдание. А если честно, то никогда особенно и не искал. Вот только сейчас… Мда.

Только сегодня утром, когда он услышал, что пассажиров рейса Париж-Москва номер АФ тысяча шестьсот сорок четыре, авиакомпании Эйр-Франс, вылет в семь часов десять минут, просят пройти на посадку, выход номер шестнадцать, встал, достал из кармана паспорт, взял чемодан, в который раз удивляясь его подозрительной легкости, только сейчас он вдруг понял, что знает, зачем ему все это нужно. Чтобы дышать.

Просто дышать.

То немногое, что успело произойти за эти считанные часы, и та пропасть, что разверзлась в его прошлом, могли бы навести нас… как бы это получше сказать… на некоторые сомнения в разумности такого вывода, ну да ладно… В кои-то веки оставим ему право на сомнение.

Пусть себе подышит пока до выхода номер шестнадцать.

Перелет со скоростью девятьсот километров в час. Едва успел включить ноутбук, как командир корабля уже объявлял, что температура в Москве + два градуса, желал всем приятного пребывания в столице и бодро тараторил прочую дребедень авиаальянса «Скай Тим».

В аэропорту его встретил Виктор, шофер с мягкой, беззубой улыбкой (дырка – зуб – дырка – два зуба), который, как он понял, проведя с ним в пробках не один десяток часов (нигде в мире Шарлю не доводилось проводить столько времени на заднем сидении автомобиля. Сначала он был озадачен, потом обеспокоен, потом раздражен, потом взбешен, а потом… смирился. Так вот что значит знаменитый русский фатализм, думал он. Смотреть сквозь запотевшее стекло, как все твои добрые намерения тонут в колоссальном бардаке, окружающем тебя), в прежней жизни был звукоинженером.

Он был болтлив, рассказывал массу потрясающих историй, в которых его пассажир не понимал ни слова, и еще курил сигареты с чудовищным запахом, доставая их из прелестных пачек.

Когда у Шарля звонил мобильный и он утыкался в трубку, тот, видимо из деликатности, спешил погромче врубить музыку. Отнюдь не балалайки, и даже не Шостаковича, а свой любимый местный рок. От «эффекта Ларсена» темнело в глазах.