Западная стенка – солнцепек, у восточной есть тенек. Печка пышет, а на кане спину вовсе подпекло. Дуйте на кашу, коль горяча, добро творите, не зло сплеча. Моим не верите речам – мать спросите, скажет вам…

И вот выясняется, кто этот талантище на самом деле. Оказывается, он член подпольной партячейки Гаоми с самым большим стажем, посылал донесения в Восьмую армию [35], да и вообще от его руки пал У Саньгуй [36], предатель из предателей. Именно он после того, как я чистосердечно сдал деньги и драгоценности, посуровел, на его лице ничего не дрогнуло, когда он, сверля меня взглядом, торжественно провозгласил: «В первую земельную реформу ты, Симэнь Нао, ввел массы в заблуждение подачками и лицемерием и сумел выйти сухим из воды. Но теперь тебе, краб вареный, не улизнуть бочком в сторону – никуда не денешься, как черепаха в чане, не сбежишь! Драл с народа три шкуры, эксплуататор, грабил мужчин, насиловал женщин, тиранил односельчан! Столько на тебе преступлений, столько зла, что если тебя не прикончить, гнев простого народа не утолить. Если не сдвинуть тебя, стоящий у нас на дороге черный камень, не срубить, как большущее дерево, земельной реформе в Гаоми продолжения не видать и беднякам Симэньтунь от гнета не освободиться! Теперь одобрение властей округа и извещение уездной управы о заведении дела получено, остается лишь отправить тирана-помещика Симэнь Нао под конвоем на мостик за деревней и привести приговор в исполнение!» Грохот, вспышка, яркая, как молния, мозги Симэнь Нао разлетаются под мост на голыши размером с зимнюю тыковку, и воздух наполняется жутким смрадом… Даже сердце заныло при этих воспоминаниях. Тут при всем красноречии не оправдаешься, да и сказать-то ничего не дали – бей помещиков, разобьем собачьи головы [37], скосим высокую траву, выщиплем густую шерсть – захочешь кого-то обвинить, слова найдутся. «Сделаем так, чтобы ты умер, признав свою вину», – сказал мне Хун Тайюэ. Но сказать что-то в свою защиту мне так и не дали, так что веры тебе никакой, Хун Тайюэ, не держишь ты слова.

Подбоченившись, он стоял в воротах лицом к лицу с Лань Лянем, властный и грозный с головы до ног. А как подобострастно склонялся тогда передо мной, колотя в свой мосол! Но человеку как судьба, а коню как пастьба; зайцу то фартит, а то, глядишь, коршун закогтит. На меня, раненого ослика, он нагонял страх. Хозяин и Хун Тайюэ смотрели друг на друга – и их разделяло каких-то восемь чи. Хозяин из бедноты, как говорится, «и корни красные, и побеги правильные». Более высокая сознательность, проявленная в рядах застрельщиков борьбы со мной, позволила ему вернуть доброе имя беднейшего крестьянина-батрака, а также получить жилье, участок земли и жену. Но моим приемным сыном – именование весьма сомнительное – он когда-то все же назвался, и из-за этих особых отношений с семьей Симэнь власти всегда смотрели на него косо.

Оба взирали друг на друга довольно долго. Первым заговорил хозяин:

– Ты с какой стати осла моего прибил?

– Еще раз позволишь ему глодать кору, вообще пристрелю! – твердо заявил Хун Тайюэ, похлопав по кобуре.

– Он всего лишь скотина, чего так злобствовать!

– Сдается мне, те, что пьют, но забывают про источник, освобождаются от гнета, но не помнят прошлого, еще похуже скотины будут! – впился в него глазами Хун Тайюэ.

– Ты о чем?

– Слушай внимательно, Лань Лянь, что я тебе скажу. – Хун Тайюэ шагнул вперед и направил палец в грудь хозяину, как дуло пистолета. – После победы земельной реформы я советовал тебе не брать в жены Инчунь. Она тоже из бедноты и вынуждена была выйти за Симэнь Нао, у нее не оставалось другого выхода. Хотя народная власть ратует за повторные браки овдовевших, считая это благом, тебе, как представителю беднейшего класса, следовало взять в жены кого-нибудь вроде вдовы Су с западного края деревни. После смерти мужа у нее ни дома, ни земли, и приходится жить подаянием. Она хотя и рябая, но наша, из пролетариев, и могла бы помочь тебе сохранить верность принципам, остаться настоящим революционером. Но ты не послушал меня, настоял на своем. Брак у нас дело добровольное, не могу же я идти против власти, вот и не стал возражать. Но как я и предсказывал, не прошло и трех лет, и твоей революционности как не бывало. Стал сам по себе, плетешься в хвосте, все мысли лишь о приумножении своего хозяйства; хочешь жить еще более гнилой жизнью, чем твой хозяин Симэнь Нао. Уже просто образец перерожденца – не пробудишь в себе сознательность, рано или поздно можешь докатиться до того, что станешь врагом народа!