– Как интересно, – тихо проронил Оружейник, опустив глаза, но я знал, что он смотрел в пол только, потому что не хотел напугать Клауса, не хотел спугнуть его откровение своим гневом. Он сделал несколько глубоких вдохов, а собеседник, увлеченный разговором, совершенно не заметил едва не разразившейся бури.
– Это значит, что можно разделить сущность Плетущего на столько частей, насколько позволяют условия. Но существует ограничение, связанное с тем, что с отдельно взятым Плетущим подобное можно совершить лишь единожды.
– Ты хочешь сказать, – Оружейник уже успокоился достаточно, чтобы снова посмотреть на Клауса, – что ты, не спрашивая ни у кого разрешения, что ты бесцеремонно позволил себе работать с сознаниями других Плетущих? Что ты смог разделить сущности Сони, Семена, Кати и Сергея?
– Нет, не совсем – Клаус не спешил продолжать.
– Уточни, – резко бросил Оружейник.
– Я не работал с сознаниями ребят. Я позволил себе разделить лишь одну сущность. Твою.
Глава 5
Взгляд Оружейника остановился, а сам он задержал дыхание, осененный внезапной догадкой. Наконец, он шумно выдохнул, нахмурился и тяжело изрек:
– Продолжай. Как ты вообще смог провернуть такой… фокус.
– Разделение потоков мышления – необходимое умение в нашей работе, – начал объяснять Клаус. – Оно дает возможность работать с материей сна, то есть плести ее, сразу в нескольких направлениях. Так вот суть этого фокуса, как ты говоришь, заключается в обособлении этих разделенных потоков на самостоятельные составляющие, наделении их собственной волей…
– И собственной внешностью, – закончил за него Оружейник.
– Да, собственной внешностью, – подтвердил Клаус.
– И каждая такая составляющая не может полностью обладать всей той силой, которой владеет исходная личность, так?
– Да, это неизбежное последствие разделения сущности Плетущего, – кивнул Клаус, – а его возможности меняются обратно пропорционально количеству составляющих: чем их больше, тем меньшей силой каждая из них обладает. И наоборот – при уменьшении их количества, растет сила оставшихся.
– Зачем? – только и спросил Оружейник, буравя Клауса тяжелым взглядом.
– Что, зачем? – не понял он.
– Зачем это все было нужно? – начал злиться мой двойник.
Клаус с явной опаской смотрел на своего собеседника и ответил, стараясь быть максимально искренним:
– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но я сделал это для твоего же блага. Тебе грозила смертельная опасность, и я решил, что…
– Ты все усложняешь, – резко оборвал его Оружейник. – Если мне угрожала такая серьезная опасность, почему ты просто не предупредил меня? Почему ты не нашел меня, не позвонил, не написал письмо, в конце концов?
– И как ты себе это представляешь? – неожиданно горячо возразил Клаус. – «Алло, это Максим? А это Клаус. Я звоню сказать, что ты в смертельной опасности!» Так, что ли?!
Вызывающе глядя на Оружейника, он на одном дыхании выдал эту гневную тираду, но через секунду несколько раз шумно выдохнул, успокоился и уже гораздо спокойней продолжил:
– Я утрирую, конечно, но если бы я вышел с тобой на связь, ты мне не поверил бы. Ни единому слову. Но хуже всего, мое обращение могло вызвать прямо противоположный эффект – в лучшем случае, ты стал бы сторониться меня, в худшем… не хочу даже говорить об этом, – и после короткой паузы добавил: – А вообще, у меня не было ни времени, ни возможности тебя предупредить.
В комнате повисло тяжелое и неуютное молчание, и даже заметно стихший дождь за окном звучал, кажется, робко и неуверенно, будто боясь потревожить мысли сидящих друг напротив друга людей. Тот из них, у которого были светлые волосы и такого же цвета глаза внимательно и даже настороженно следил за своим собеседником. А он, мой двойник, устало сгорбился на своем стуле с высокой спинкой и, вытянув натруженные ноги, смотрел отсутствующим взглядом куда-то в пол перед собой. Молчание затягивалось, и мне было видно, как сильно оно тяготило Клауса. Наконец, Оружейник выпрямился, откинувшись на спинку стула, поднял усталый взгляд и сказал: