– Я им загребу! – с большим воодушевлением воскликнул Гога. – Я их сам всех!..

Но Двуха уже собирал с капота припасы.

– Ладно, – согласился Витька. – Только чтобы тебя не подставлять… Куда тебя отвезти?

– Домой, куда еще. В Энгельс. Матушка ждет.

Когда такси тронулось, Двуха задал вопрос, который давно уже вертелся на языке:

– А почему Олег с парнями не приехал встречать? А тебя послал? Нет, я ничего против тебя не имею, даже наоборот… Просто – остальных-то, насколько я знаю, целыми делегациями встречали.

– Некогда сейчас Олегу, – сказал Гога. – Да и всем нашим тоже.

– А что такое?

– Ты ж не знаешь… Проблемка нарисовалась одна серьезная. Решают.

– Снова проблемка? – вскинулся Двуха. – Е-мое, только одно дело утрясли, как опять все по новой…

– А как ты хотел? – со вздохом отозвался Витька. Видимо, выпитое настроило его на философский лад. – В такой стране живем. Я вот что, брат, думаю… Атмосфера такая специфическая в нашем Отечестве: если ты не планктон какой-нибудь, а человек мыслящий и честный, у тебя мирно жить-поживать не получится. Почему? Потому что мыслящий и честный человек – он почти всегда творец. Он создает что-то свое, новое. А это свое и новое у нас, в отличие от других государств, никому нахрен не нужно. Потому что старое поставлено так, что, хоть и похуже работает, но отлично кормит. Вот и приходится сражаться. Каждый день быть готовым отражать атаки. Почему? Давай-ка порассуждаем. Вот взять хотя бы вашу пекарню. Казалось бы, что здесь такого – хлеб печь. Древнейшее ремесло! Ну, после первых двух древнейших… И даже такое невинное дело кому-то поперек горла встало…

– С пекарней нашей что-то? – догадался Двуха.

– Ага. Тут, брат, такое дело, что… Черт, сбил меня с мысли…

Вероятно, с целью освежить мозг и поймать снова нить рассуждений, Гога взялся за вторую бутылку. Сковырнув пробку, он сунул в рот горлышко, заклацал по нему зубами…

– Да не тряси ты так! – хлебнув, крикнул он таксисту. – Без челюсти останусь!

– Я виноват, что дороги такие?

– Ты не пей пока, – посоветовал Двуха.

– Как это – не пить? – удивился Гога. – Я же начал уже…

– Что случилось с пекарней, можешь толком рассказать?

– Могу, – сделав еще глоток, проговорил Гога. – Ну, как там начиналось полгода назад, ты, естественно, знаешь…

Подвал оказался грязным и сырым, абсолютно не приспособленным для эксплуатации в качестве чего бы то ни было, – зато аренда его стоила обнадеживающе дешево. Арендодатель, владелец здания, где располагался подвал, большой проблемы в более чем плачевном состоянии сдаваемого помещения не видел.

– Вам же не концертный зал тут устраивать, эт самое? – говорил он. – Коммуникации проведены. Электричество есть. Сделаете, эт самое, какой-никакой ремонт, поставите кондиционер, оборудование – и работайте себе на здоровье. Что вы тут хотите устроить? Пошивочную? Мастерскую, эт самое, какую-нибудь?

– Хлебопекарню, – ответил Олег.

– Лучше уж – сыроварню, – проворчал, трогая ногтем плесень на осклизлой стене, Никита Ломов, в партнерстве с которым Трегрей и затевал дело. – Сразу элитные сорта начнем делать.

Увязавшиеся за Олегом и Никитой детдомовцы, весело шлепая по лужам, густо покрывавшим подвальный пол, высказались в том смысле, что еще лучше организовать здесь лягушачью ферму, с тем, чтобы окорока сих земноводных продавать на кухни французских ресторанов. Тут же завязалась оживленная дискуссия: куда девать прочие фрагменты лягушачьих тушек.

– На суп! – безапелляционно заявил Виталик Гашников из средней группы. – Чего добру пропадать!