Наоми взглянула на Натана и вздрогнула от неожиданности, будто вместо него обнаружила на подоконнике экзотическую птицу. Используя функцию расширенного динамического диапазона, Наоми сняла Натана айфоном без вспышки на фоне светлого окна.

– Бросаю тебя несчастного и возвращаюсь в Париж.

В одиночестве Натан дожевывал заказанный в номер ужин. На сайте mediascandals.com он обнаружил страничку, посвященную доктору Золтану Мольнару. Завибрировал айфон, Натан взял трубку.

– Натан, слушаю.

И услышал в ответ слабый женский голос:

– Натан?

– Да.

– Это Дуня.

– Дуня? Где ты?

– Дома. В дебрях Словении. Припоминаешь?

– Да-да.

Неловкая пауза. Дуня говорила так тихо, что он забеспокоился.

– Ты нормально себя чувствуешь?

Она судорожно вздохнула, и Натан понял: прежде чем позвонить ему, Дуня плакала.

– Натан, я, похоже, тебя заразила. Прости меня.

– Заразила? В прямом смысле?

– Болезнью Ройфе. Мне только что Мольнар звонил. Делал какие-то анализы и совершенно случайно обнаружил…

Тут ее голос прервался и будто завис, бесплотный, в воздухе.

Почти не раздумывая, вернее, совершая сложное мыслительное действие – обращаясь к памяти и обрабатывая полученную информацию, Натан забил в Google “болезнь Ройфе” и мигом подгрузил в разговор нужные сведения. Его пальцы порхали и скользили по экрану.

– Ройфе? – Натан успел кое-что прочитать в Сети и заговорил увереннее. – Случаев этой болезни не отмечалось с 1968-го.

Дуня говорила ровно, тоном, непререкаемым, как сама логика.

– Я долго принимала иммунодепрессанты, и у меня она есть. А теперь и у тебя. Видимо.

– Но тебя ведь облучали.

– От Ройфе это не помогает.

– Да, – сказал Натан. – Вижу.

– Видишь? Где, на компьютере? В интернете?

Фото доктора Барри Ройфе на обложке журнала “Тайм”, май 1968-го. Долговязый, застенчивый – вылитый Джимми Стюарт, только в очках. Желтые буквы кричали: “Доктор Барри Ройфе: секс и болезнь”. Теперь Дуня всхлипывала громко, певуче, эти всхлипы, подумалось Натану, похожи на маленькие шары. А потом на мгновение ему показалось, что всхлипывает сам доктор Ройфе – вместо чудаковатой извиняющейся улыбочки лицо его исказила горестная, пристыженная гримаса.

– Интересно, что с ним стало? – пробормотал Натан.

– С кем? – дрожащим голосом спросила Дуня.

– С Ройфе. С доктором Барри Ройфе.

Натан отправился в туалет. Писать было больно. Натан морщился и приговаривал:

– Больно-то как, мать твою! Что я тебе сделал, Барри?

Моча сочилась тоненькой неуверенной струйкой, затем иссякла и только печально капала. Натан сердито стряхнул, потянулся к своему несессеру. Достал большую лупу в оправе из светодиодов на батарейках, включил подсветку, шлепнул член на край раковины и принялся изучать головку. Вспомнилось нехорошее слово “нагноение”.

– Вот зараза!

Вернувшись в зал ожидания аэропорта Схипхол, Натан сидел угрюмый, с закрытым ноутбуком на коленях, среди пассажиров, которые, уткнувшись в свои компьютеры, деловито что-то читали и просматривали. Материал о венграх, словенцах, о Дуне он не закончил. В номере Натан вдруг почувствовал себя как в инфекционной палате, карантинной зоне, где бушует эпидемия, и поспешил оттуда убраться. Телефон издал лягушачью трель: звонила Наоми. Поменять бы ее рингтон – надо обсудить это. Кваканье вымирающей лягушки – зловеще, символично, в общем, нехорошо. Натан провел пальцем по экрану.

– Алло, привет. Слушаю тебя.

– Судя по звукам, ты в аэропорту.

– Ага. Рано выписался. Ты дома?

– В “Крийоне”. То есть вообще-то от дома довольно далеко. Но здесь уютнее.

– Охотно верю. У тебя встревоженный голос.