Вы говорите, современный магазин – это не так уж много, всего полкило? Кому немного, а Валетову сейчас даже пуговицы казались свинцовыми. Со всей непривычной нагрузкой он уже больше часа вышагивал по здоровенному прямоугольнику, огражденному двумя рядами колючей проволоки. И не было рядом никого из товарищей, чтобы его поддержать – если не физически, так хоть морально. Поговорить, например. Когда горячие ручейки текут из-под каски за воротник, а из-под бронежилета – куда-то ниже поясницы, поговорить очень хочется. Высказать все, что наболело в простой солдатской душе. Высказать простыми русскими словами все, о чем думается под этими яркими звездами – о начальстве, поставившем тебя на этот пост, о политике, из-за которой приходится париться в бронежилете посреди мирной страны, о военной службе, которая не дает спать честно тянущему лямку уже больше года солдату – почти что деду, между прочим! Ну, не совсем деду, конечно… и не совсем честно… но все-таки!

Утешало одно: в отдалении, на чернеющем в ночи склоне, светились неподвижные фары «шишиги» и мигали огоньки переносных лампочек. И тот же Леха Простаков, которому в этом бронежилете стоять было бы как в маечке, сейчас не спит. Леха Простаков и Витек Резинкин сейчас по уши в липкой вонючей жиже, ползают по бетону на спине или дергаются над развороченным и раздолбанным моторным отсеком старой бээрдэмки. А вокруг них бегают с тряпками, палками и гаечными ключами все остальные – что-нибудь чистят, отскребают, отвинчивают, промывают и пытаются завинтить обратно. Шуршат, в общем. И шорох этот будет слышен до самого утра, а потом еще и днем. И никто, никто, даже лейтенант Мудрецкий, не будет сегодня спать. Потому что через два дня – и даже меньше! – Резинкин пойдет красить бочки с ипритом, а Мудрецкий не попадет в свой Саратов, если подполковник Васьков не покатается на этой бронированной рухляди.

И только рядового Валетова никто не припашет, не застроит и не заставит возиться в грязи – по крайней мере до восемнадцати ноль-ноль завтрашнего дня. Рядовой Валетов всего-то через час, если останется жив, выползет из бронежилета и упадет на койку, чтобы отдыхать лежа почти четыре часа. Рядовой Валетов будет спать точно по расписанию, и никто не посмеет потревожить его покой. Потому что рядовой Фрол Валетов – часовой, а часовой по уставу, закону и обычаю – лицо неприкосновенное. Государственное лицо, не менее важное, чем президент или подполковник Стойлохряков. И не просто часовой, а на посту особой важности. Бдительно охраняющий секретный объект.

Что было внутри этого объекта, Фрол не знал. Не сказал ему никто – вот такая вопиющая несправедливость. А может, там как раз эти самые бочки с ипритом и лежат? Лежат себе, подтекают потихоньку, цедят в свежий ночной воздух свои ядовитые испарения – и никакого противогаза нету… Или, чем черт не шутит, сложены за железными воротами какие-нибудь вакуумные бомбы. А потом одной из них станет скучно, и покажут в новостях очередной «взрыв склада боеприпасов N-ской воинской части». Причем часовой, естественно, будет числиться пропавшим без вести, пока кто-нибудь не заметит среди пожарища оплавленные гвозди от его ботинок. Если хотя бы их не снесет ударной волной.

Валетов тяжко вздохнул, поправил сползшую на уши каску и поддернул ремень автомата. Делать на этом посту часовому в общем-то нечего. Нужен он здесь на тот невероятный случай, если страшные злодеи, чудом или хитростью миновав внешний периметр, найдут именно этот склад и вознамерятся подпалить его при помощи бутылок с бензином. Или выломать бульдозером ворота и потом грузить начинку секретного объекта в грузовики. Причем не в длиннющие фургоны дальнобойщиков, а в юркие «Газели». И тех должно быть немного – потому что через десять минут здесь уже будет поднятый по тревоге караул, а через двадцать – сбежится все население химической столицы. И часовому для этого даже не нужно ни кнопки нажимать, ни даже рот открывать. На этот случай техника имеется.