В один прекрасный день явился Стивенс, забрался в дом и застал Уолдо сидящим в гостиной за просмотром какого-то зрелища по стерео.

– Привет, мистер Джонс.

– А, привет, доктор Стивенс.

Уолдо поспешно встал, нашарил обувь, застегнул молнии.

– Дядя Гэс говорит, ее надо носить и не снимать, – объяснил он. – Мол, все носят. А вы застали меня врасплох.

– Грех невелик. Дома носить обувь необязательно. Где док?

– Ушел на весь день. Правда необязательно? А мои медсестры всегда носили обувь.

– Да, все так ходят. Но никто не заставляет, и такого закона нет.

– Раз все, значит и я. Но не скажу чтобы обувь мне нравилась. Дохлая она какая-то, вроде пары отключенных «уолдо». Но научиться очень хочется.

– Чему? Как обувь носить?

– Нет. Вести себя как все люди. Это и впрямь очень трудно, – заявил Уолдо на полном серьезе.

А Стивенса как осенило, он ощутил волну сочувствия к этому человеку без прошлого и без друзей. Все тут ему в диковину, все незнакомо. Он вдруг ощутил порыв признаться в том, что вечно было на уме, когда речь заходила об Уолдо.

– Вы и впрямь теперь сильный человек?

На лице Уолдо явилась счастливая улыбка.

– И с каждым днем делаюсь все сильнее. Нынче утром показал на силомере двести фунтов. И гляньте только, сколько лишнего веса сбросил.

– А и верно, вид у вас прекрасный. Забавно, знаете, ведь я с нашей самой первой встречи молил небо, чтобы вы стали сильным, как обычный человек.

– Правда? А почему?

– Как сказать… Наверное, согласитесь, что довольно часто в разговорах со мной вы подпускали яда в свои слова. Вы постоянно выводили меня из себя. Я хотел, чтобы вы стали сильным, чтобы я смог при желании выбить из вас все дерьмо.

Уолдо тем временем расхаживал по комнате, привыкая к обуви. Заслыша эти слова, он остановился и с великим изумлением уставился на Стивенса.

– То есть вы хотели побиться со мной на кулаках?

– Точно. Вы говорили мне такие вещи, какие мужчине не следует говорить, если он не готов подкрепить их кулаками. Не будь вы тогда калекой, я бы разок разделал вас под орех. Да не разок, а больше.

Уолдо, казалось, с трудом осваивает какой-то новый подход.

– Кажется, я понял, – протянул он. – Ну раз так, то…

И с этими словами изо всех сил послал вперед увесистый кулачище. Стивенс этого, естественно, не ожидал. Удар нечаянно пришелся ему в подбородок, и он рухнул без сознания.

Пришел он в себя, сидя на стуле. Уолдо тряс его.

– Я что-нибудь не так сделал? – тревожно спросил Уолдо.

– Чем это вы меня?

– Рукой. Я что-нибудь не так сделал? Это не то, что вы хотели?

– Что я хо-о… – Искры все еще сыпались из глаз, но до него начал доходить комизм ситуации. – Слушайте, значит, по-вашему, бой начинается с этого?

– А разве нет?

Стивенс постарался объяснить Уолдо современный этикет культурного мордобоя на американский лад. Уолдо слушал, хлопал глазами и наконец кивнул.

– Ясно. Сперва надо предупредить противную сторону. Хорошо, вставайте, и начнем заново.

– Не спешите вы! Подождите минутку. Вечно вы не даете мне закончить то, что начал говорить. Я был зол на вас, но это в прошлом. Вот что я пытался вам сказать. Ехидина вы были жуткая, сомневаться не приходится. Но иначе вы не могли.

– Не хочу быть ехидиной, – на полном серьезе сказал Уолдо.

– Знаю, что не хотите, и вам это удается. Я сказал бы, вы теперешний мне нравитесь. Имею в виду, после того, как стали сильным.

– Вы не шутите?

– Не шучу. Но больше не практикуйте на мне такие удары.

– Не буду. Я просто вас не понял. Знаете ли, доктор Стивенс, это…

– Зовите меня просто Джим.

– Джим. Ужасно трудная штука – понять, чего от тебя в действительности ждут. В этом нет почти никакой системы. Возьмите отрыжку. Я не знал, что рыгать в присутствии других не положено. По-моему, отрыжка – естественное дело. А дядя Гэс говорит, что нет.