И чем крупнее их идеи, чем глубже они врезываются в теперешнюю структуру науки, чем больше их размер и размах, может быть, ведущий к основной перестройке всего здания, к созданию новой школы и новой эпохи, тем больше ceteris paribus промежуток времени между появлением их в уме ученого и передачею их в виде печатного труда на всеобщее пользование. Несомненно, что много великих научных ценностей было унесено их творцами в гроб, потому что они не успели их поведать миру; это особенно легко возможно в области таких идейных систем, для разработки и облечения коих в форму книг требуются десятилетия. Много великих научных трудов и крупных систем было издано великими авторами их на склоне лет как зрелый плод всей их жизни. Много крупного и ценного оказывается часто в так называемых посмертных изданиях, т. е. изданных по оконченным до смерти, но не напечатанным, или еще не оконченным, или во всяком случае окончательно не отделанным рукописям, или же по начатым только рукописям, кускам их, отрывкам… А крупнейшие и гениальные ученые, даже долго жившие, несомненно, всегда уносят много настоящего золота идейного в гроб, ибо ценные идеи появляются и мыслятся быстро, в умах сильных и гениальных мыслителей – в большом изобилии, а книги пишутся очень медленно (очень кропотливый и тяжелый труд!), и в каждой книге сообщается только то, что к данной «теме» относится.

Мелкий золотой песок науки сыплется быстрее, мелкие ученые с их немногими и небольшими идейками «выписываются» сравнительно быстро, но относительно целых глыб научного золота, относительно крупных и ценнейших, новые широкие горизонты открывающих и новые эпохи создающих идей и систем таковых, едва ли будет преувеличением сказать, что «последнее слово науки» в смысле печатной литературы отстает по крайней мере на десятилетия от последней мудрости науки в лице ее наиболее сильных и могучих борцов.

Между прочим, теперь научный барометр в области нравственных, правовых, экономических – вообще гуманных наук, а отчасти и в области философии начинает показывать приближение грандиозной бури, которая, вероятно, потрясет до оснований наши вообще (по сравнению с развитием некоторых других наук) довольно жалкие научные зданьица, подчас построенные на куриных ножках, на совершенно жалких и неподходящих фундаментах (например, теперешняя печатная нравственная и правовая мудрость в области философии нравственности и права покоится в значительной степени на субъективном нравственном и правовом нигилизме, на незнании и непризнании особой духовной природы сих явлений, на сведении их к индивидуальным или массовым вожделениям и интересам, к пожеланиям известной «пользы», к стремлениям к известным желательным для решающих факторов «целям» и т. п., так что, собственно, надлежало бы последовательно выбросить за борт соответственные особые науки за отсутствием особого, отличного от других предмета). Эта буря очистит затхлый и гнилой воздух пошлого житейского «материализма», отчасти связанного с еще недавно господствовавшим в области философии и естественных наук (а отчасти и в области общественных наук (ср., например, философские основания так называемого исторического материализма, а равно марксизма в тесном смысле в области политэкономии)) теоретическим материализмом, отчасти же имеющего собственные корни в некоторых болезнях века. Эта буря даст толчок нашим наукам и вызовет коренную перестройку. Симптомы этой приближающейся и, по-видимому, быстро надвигающейся научной революции отчасти проявляются и в печати, подчас в довольно неудачной и, так сказать, насильственной форме, в форме как бы только еще полусознательного, но сильного стремления в сторону, противоположную той, которая господствовала в науке второй половины XIX в., – стремления, начинающего столь сильно давить и толкать, что люди готовы ухватиться за что попало, хотя бы, например, и за память покойного Кёнигсбергского Философа, который бы крайне был удивлен и изумлен, увидев, что́ в одних областях приурочивают к его гносеологии, в других областях (например, в области политической экономии) – к его категорическому нравственному императиву и вообще практическому (в философском смысле) идеализму, какие усилия употребляются для того, чтобы найти у него и те специальные новые идеи, которые ему не только никогда и в голову не приходили, но противоположному которым он ясно и категорически учит на каждом шагу. Более обстоятельно и в более глубоком виде и интересной форме можно познакомиться с разными симптомами зреющего в умах ученых поворота и переворота идей путем слушания их лекций. Знакомящиеся с науками только по учебникам имеют дело с тем направлением и миросозерцанием, которое лет 10–20 тому назад задавало тон и торжествовало в аудиториях, но теперь, по крайней мере в некоторых университетах, уже подвергается принципиальной критике и начинает уступать место более идеальному миросозерцанию (этим, между прочим, в значительной степени объясняются и такие, например, явления, как имеющие характер предсмертных судорог движения марксизма и экономического материализма вообще).