– Хороший кадр, – сказал Джим.

Ричард был где-то в глубине комнаты, за стеной из людей.

– Спасибо! – крикнул он оттуда.

В темной комнате висели черно-белые негативы других кадров, которые сделал Ричард, – те, которые они не могли использовать. Фотограф отщелкал целую пленку, и Джим все еще помнил некоторые из фотографий. Ошметки внутренних органов, разбросанные по ровной поверхности асфальта. Размозженная голова, снятая с близкого расстояния, – небольшой кусочек беловатого мозга, видный сквозь дырку в черепе, соответствовавшей по размерам сохранившемуся кусочку скальпа. Кричащая Марсия Толмасофф с лицом, покрытым кровавыми веснушками, с телом, черным от крови, залившей его ниже пояса. И, может быть, самое неприятное – фото всего тела, изломанного, перекрученного, окровавленного – окруженного заинтересованными зрителями, глазеющими на неподвижный труп в ожидании полиции.

«Да и на самого Ричарда это вроде как мало подействовало», – подумал Джим.

Джин и ее помощницы закончили вводить последнее исправление.

– Готово! – объявила она.

– Теперь надо отвезти в типографию… – Джим вздохнул. – Кто возьмется?

– Я, – вызвался Ричард, поправив камеру на плече. – В любом случае я живу в той стороне.

– Спасибо. – Джим взял макет первой страницы и просмотрел его. Покачав головой, положил его в коробку вместе с остальными и протянул ее Ричарду. – На будущее мы установим очередность. В этом семестре мы все будем делать это по очереди.

Ричард уехал, а Джин с помощницами стали счищать скальпелями воск со световых столов и прибираться. Джим повернулся к оставшимся сотрудникам, которые смотрели на него, как будто ждали, когда он их распустит.

– Отличная работа, – сказал Паркер. – Увидимся завтра. – Он кивнул Стюарту. – Выясни все, что сможешь, завтра утром. Может быть, поручим кому-нибудь из репортеров сделать врезку.

– Репортеров? – переспросил Стюарт. – Ты хочешь сказать, что они у нас есть?

Все рассмеялись. Первый номер был написан и сверстан редакторами в течение недели перед началом занятий. Нынешний, второй, номер был сделан ими же.

– По коням, – сказал Джим.

Сотрудники стали постепенно выходить из комнаты. Паркер повернулся к Джин, чтобы извиниться за то, что задержал ее так надолго, – и в этот момент из холла донесся знакомый звук инвалидной коляски Хови.

– Черт, – пробормотал Джим. Во всей этой суете он совсем забыл, что должен был забрать друга из книжного магазина.

Паркер вышел в холл, ожидая увидеть недовольного Хови и зная, что заслужил это, но лицо его друга было спокойным, а поведение – таким же хладнокровным, как и всегда.

– Прости, – сказал Джим прежде, чем Хови успел произнести хоть слово. – Мне пришлось передвинуть сроки из-за самоубийства и…

Тот улыбнулся и отмахнулся от его извинений.

– Проехали. Я понимаю. Всё в порядке. Я так и понял. И поэтому приехал сюда. – На нем был его старый фланелевый пиджак, но Джим сразу же заметил, что на правой груди у него появился новый значок. Он наклонился, чтобы прочитать надпись.

– «Ешь дерьмо и лай на Луну», – помог ему Хови с ухмылкой. – Парень продавал перед студенческим центром. Я не смог удержаться.

– Как раз для тебя, – сказал Джим. – Ладно, сейчас я заберу шмотки из отдела новостей, и мы что-нибудь съедим. Просто умираю от голода.

– Слушаюсь! – Хови нажал на маленький рычажок на подлокотнике коляски и поехал вслед за Джимом, поздоровавшись по пути с Джин и ее помощницами.

– Так что же там произошло? – спросил он. – Слышал, что все это из-за несчастной любви.

– Пока не знаю. Никакой записки не нашли, но уже связались с родителями парня. Может быть, он оставил записку дома, или что-то в этом роде.