Нужно сказать, что увлечение Клима Ивановича не было чем-то исключительным в тогдашней России. Борьба, поднятие тяжестей, акробатика в то время пользовались популярностью необычайной. Боролись всюду: в роскошном петербургском цирке «Модерн» и пуританском саду общества «Попечительства о народной трезвости», в городских театрах Одессы и Ставрополя, в парках Пензы и Оренбурга. Не только мужчины, но и женщины отдавали дань всеобщему увлечению. Сильная половина рода человеческого относилась к участию женщин в соревнованиях борцов весьма скептически. Так, журналы печатали такого рода информационные заметки «Архангельск. На смену мужскому чемпионату прибыли борчихи: Эттингер, Сокольская, Морозова, Поддубная и др. Дела – не таё…», «Кишинев Скоро приезжает дамский чемпионат в составе 12 борчих. Не так это нам интересно, потому что мы ждали борцов, а не борчих». Несмотря на столь скептическое отношение к дамской борьбе, она тем не менее продолжала существовать.

Трудно сказать, велика ли была польза от такого рода «спортивных» мероприятий. Однако сам факт существования женских «чемпионатов» убедительно свидетельствует, сколь распространен был силовой спорт в России в начале XX века.

В те годы были тесно связаны цирк и спорт, популярные зрелища и серьезная тренировочная работа. Можно с уверенностью сказать, что именно цирк был первым пропагандистом спорта сильных. Конечно же сотни не слишком разборчивых антрепренеров наживались на организации чемпионатов борцов и гиревиков. Конечно же зрелища эти были очень далеки от подлинной физической культуры. Но одно важное дело они делали с успехом – пропагандировали силу и красоту человеческого тела.

Пропаганда эта была столь успешной, что некоторые просвещенные умы России даже начинали сомневаться в ее целесообразности. А один из сотрудников знаменитого «Сатирикона» Валентин Горянский вопрошал.

Куда идем? Куда? – скажите!
Направо – спорт, налево – спорт.
Мне кажется, какой-то черт
Вмешался в логику событий…
Иван Иваныч до сих пор
На службе первым был по рвенью.
Имел жену, детей, запор,
Лечился исподволь ревенью…
Ну, словом, был как человек.
И вдруг – о, знамение века! —
Недели две назад изрек:
«Хочу похожим быть на грека,
На сына Спарты и Афин —
(Статуи их я видел часто)
Пускай мой дедушка был финн,
Я буду Эллином и… баста!!!..
Зашел к Скворцову ввечеру,
И как же он меня встречает?
Затылком ездит по ковру, —
Мосты, бедняга, изучает…
Иду к Григорьеву… Вот он
Далек от спорта – франт бонтонный,
Но – ужас мой! – двойной нельсон
В трико Григорьев облаченный
На шее брата изучал.
Семья кругом давила «грифы»[1]
Обезумевши, я удрал
И проклял «Трои» все и мифы…
И, умирая от тоски,
Следя, как месяц плыл двурогий,
Я путь направил на Пески,
Где жил наш экзекутор строгий. —
Ну, вот – он радостно вскричал,
Со мной готовый целоваться, —
А я почти весь день скучал,
Что не с кем мне тренироваться…
«В партер!» – он дико завопил,
Хвала и слава тур де тету[2],
И тем же мигом прилепил
Меня к холодному паркету…
Потом, задавши «макарон»[3]
И прохрипев: «Все для идеи»,
Меня встряхнул солидно он
И занялся массажем шеи…
Он был своим искусством горд
Но я до дому – дай бог ноги!
Я проклял греков, проклял спорт,
Гантели, штанги и бульдоги…

Однако смех фельетониста не мог остановить победоносного шествия культа силы. Культ силы победоносно шествовал по стране. И на то были свои причины. Россия, страна крестьянская, выходила на путь капиталистического развития с огромным бюрократическим аппаратом, с чудовищно расплодившимися конторами, банками и другими непроизводящими учреждениями. Множество людей были оторваны от привычного сельского быта, от повседневной работы, требующей физических усилий. Между тем по складу своему, по настроениям и склонностям они по-прежнему тяготели к труду, в котором сила имела первостепенное, если не решающее значение. И как реакция на новые, противоестественные для больших масс населения условия жизни вспыхнуло увлечение силовыми упражнениями.