Эллиот лишь усмехнулся и вздохнул:

– Завтра у вас встреча с Тейтом Муром.

Макс встрепенулся. Кажется, где-то он уже слышал такое имя в сочетании с такой фамилией.

– Кто он такой? – на всякий случай спросил Макс.

– Один наш стажер. Кстати, великолепный психотерапевт. И не только. Трижды в неделю он проводит занятия в художественном классе.

Макс выпучил глаза:

– Художественный класс?

Шикарно. Эллиот отдаст его на растерзание какому-то придурку, обожающему Ренуара. А от слов «абстрактное искусство» его, конечно же, воротит и он начинает брызгать слюной. Макс не имел ничего против Ренуара и все же…

– Я не настаиваю, – пояснил Эллиот. – Можете попробовать себя в чем-нибудь другом. Но я хочу, чтобы вы стали активным участником процесса. Вам как воздух необходимо общение и самовыражение. И потом, насколько помню, в вашей анкете написано, что вы любите работать с красками.

Макс пожал плечами:

– Это Картер написал. Вспомнил старое. Я давно не возился с красками. Мальчишкой красил машины. Бывало, что и стены нью-йоркских домов разрисовывал. Не всем это нравилось. Отец любил хвастануть, что его отпрыск способен в одиночку разрисовать весь Манхэттен…

Слова застряли у него в горле.

Эллиот осторожно коснулся его плеча:

– Нарисуйте то, чего не можете сказать.

Макс недовольно сощурился. Не нужны ему эти дружеские жесты.

– А если не нарисую?

Эллиот выпрямился:

– Тогда вам не видать спортзала.

Психотерапевт повернулся, собравшись уйти.

– Но вы же говорили… Док, вы же слово давали, черт побери!

– Я от него не отказываюсь. Позанимаетесь пару недель с Тейтом, перестанете отмалчиваться на групповых сеансах, и милости прошу в спортзал. Ну как, согласны?

Макс уткнулся затылком в подушку. Можно по-детски надувать губки и капризничать, но выбор у него не велик.

– Согласен.

Вопреки ожиданиям Макса – а они были отнюдь не радужными – художественный класс оказался просторным светлым залом. Там пахло масляными красками, мылом и растворителем, запах которого не спутаешь ни с чем. Этот запах и поверг Макса в ностальгические воспоминания о работе в отцовской мастерской, где он красил из распылителя корпуса «мустангов» и «бьюиков», а стены сотрясались от всплесков рок-музыки. Его отец обожал крутить записи «Пинк флойд» и «Ху». Чем громче, тем лучше. Так считал отец…

– А вы, должно быть, Макс.

Макс повернулся. Человек, стоявший в дверях, был молод. Моложе, чем Макс себе представлял. Высокий, широкоплечий, со светло-каштановыми, коротко стриженными волосами, большими светло-карими глазами и улыбкой во весь рот. Он протянул Максу левую руку. Правая сжимала набалдашник трости из темного дерева.

– Будем знакомы. Тейт Мур. – (Они пожали друг другу руки.) – Эллиот говорил, что вы будете заниматься у меня. – Тейт перехватил взгляд Макса, уставившегося на трость. – Есть такие цыпочки[1], от которых парень делается хромым и вынужден ходить с палкой. Ничего тут не попишешь.

Макс стоял, запихнув руки в карманы. Вид у него был настороженный.

– Вы что, в самом деле ведете художественный класс?

– А вы наверняка представляли меня другим? – засмеялся Тейт.

На нем были черные джинсы, конверсы и футболка со знаменитой машиной времени «Тардис» и словами: «Доверяй мне, я Доктор»[2].

– Сам не знаю, – покачал головой Макс.

– Не вы первый, – примирительно махнул рукой Тейт.

Он прошел мимо Макса. По правде говоря, его хромота не так уж сильно бросалась в глаза.

– Пока не пришла следующая группа, у нас есть немного времени, – сказал Тейт. – Расскажите мне о своем искусстве.

– Что? – не понял Макс, посчитав вопрос шуткой.