«ПРЕКРАСНО! Я – ТУПОЙ, РАССЛАБЛЕННЫЙ БОЛВАН, КОТОРЫЙ ПОЗВОЛИЛ ТОЛКНУТЬ СЕБЯ ПОД ПОЕЗД!»
Падая, Голиков стал поворачивать голову, чтобы увидеть скотину, отправившую его на тот свет. Восприятие приобрело исключительную, потрясающую остроту. В памяти отпечатались мельчайшие подробности происходящего.
Он хорошо различал искаженное стрессом лицо машиниста, застывшее прежде, чем тот применил экстренное торможение. Для Макса время почти остановилось. Падающее тело медленно изменяло угол наклона, словно стрелка, ползущая по невидимому циферблату. Его и поезд разделяло всего около трех метров…
Когда угол достиг примерно сорока пяти градусов, Макс увидел лица женщин, оказавшихся очень близко от него. Он ни на мгновение не усомнился в том, что все трое представляют собой отлично выполненные человеческие муляжи. Их глаза были сплошными черными шариками, которые блестели на свету совсем как у того ребенка в коляске. Существо, стоявшее посередине, ласково улыбалось приговоренному.
Оставалось два метра до орудия казни.
Макс вдруг осознал, что его пальцы намертво вцепились в книгу.
«ПОЧЕМУ ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ ИМЕННО ТАК?! Я ВИДЕЛ ВО СНЕ СОВСЕМ ДРУГУЮ СМЕРТЬ!»
И кто-то ответил ему. Кто-то отозвался и стремительно двигался навстречу из потусторонней темноты, опережая земное время.
«ЭТО ЕЩЕ НЕ СМЕРТЬ!.. ЕЩЕ НЕ СМЕРТЬ… НЕ СМЕРТЬ…»
Макс ощутил, как ноги наливаются тяжестью, будто вся масса тела внезапно перетекла в ботинки, – неестественной тяжестью, удержавшей его на платформе.
Лицо женщины, которая стояла справа, чудовищно исказилось. Метаморфоза была мгновенной и почти неуловимой. Просто в пространстве над ее плечами возник бугристый лик, сочившийся мертвенно-желтым светом, – луна из сновидений, лицо кошмара, воплощение демона, первопричина содроганий. В жерлах двух глазниц-кратеров дымилась тьма. Безгубый и беззубый рот прошептал что-то неразличимое из-за низкого скрежета тормозящего поезда.
До крашеной металлической поверхности оставалось всего полтора метра. Новое существо протянуло Максу свою нечеловечески длинную руку и сделало это нечеловечески быстро.
Невероятно, но Голиков в своем остановившемся времени еще раздумывал, хвататься ли за эту жуткую спасительную руку. Гладкие пальцы без костей и ногтей извивались перед ним, как будто приглашали обреченного сыграть в еще более страшную игру, чем собственная смерть…
Макс отдавал себе отчет в том, что балансирует на грани могилы и неизвестности. Жутчайшее предчувствие того, что неизвестность может оказаться хуже могилы, задерживало его на микросекунды, не регистрируемые никем, кроме него.
«БЫСТРЕЕ, ТВАРЬ, ИНАЧЕ МНЕ ТЕБЯ НЕ ВЕРНУТЬ!»
Он схватил руку, состоявшую из светящегося роя льдинок, и ощутил сильнейшее помутнение, как будто сердце безуспешно пыталось протолкнуть по жилам перегной вместо крови. Что-то сильно рвануло его на себя, и он стал бесформенным жидким облаком, перетекающим в новое тело сквозь трубу, пульсирующую в бешеном ритме…
Спустя мгновение он снова стоял на платформе. Реальность обрушилась на него, как фильм с экрана включенного телевизора. В этом фильме были: истошный женский визг, сплавленный со скрежетом металла; жестокий удар по телу, встретившему вагон на высоте лобового стекла; хруст перемалываемых колесами костей; тень зеркала заднего вида, промелькнувшая у виска; цепенящая аура смерти, разлившаяся на месте чьей-то гибели черной лужей…
«ЧЬЕЙ ГИБЕЛИ?!»
Рядом с Максом стояли две женщины, кричавшие на одной тоскливой ноте. Их крик оказался слишком долгим и однообразным, чтобы быть настоящим. Голиков представил себе все, что теперь произойдет, – бесконечную бюрократическую волокиту в духе Кафки: показания машиниста, показания свидетелей, ПАДАЛ МУЖЧИНА, А НЕ ЖЕНЩИНА, «Были ли вы знакомы с погибшей?», «Расскажите еще раз, как все произошло». Тем не менее раньше он трусливо остался бы на месте преступления.