Родиться двадцать девятого февраля – это неплохое начало.

Ну как, теперь картина проясняется? Вместо того чтобы сесть на поезд, автобус или попутку до Эдинбурга, я гребу вниз по течению извилистой, мутной реки, не располагающей к водному туризму, и намерена прошагать пешком полгорода, как только доберусь до места, – все это необходимо для сохранения святости моей миссии. Такой способ передвижения очистит путь и в конечном счете увеличит шансы на успех, поскольку мое странствие, в глазах Бога, не омрачено суетой, а душа, насколько это возможно, не отравлена мышиной возней Непросвещенных.

Я продолжала грести, окутанная туманным, светлеющим утром, и по-прежнему плыла мимо пастбищ, но уже различала шум автомагистрали и видела крыши фермерских построек над высокими, поросшими травой берегами. Позади осталось место, где прежде, видимо, был висячий пешеходный мостик – о нем напоминала пара бетонных опор, похожих на обелиски, разлученные грязно-бурой рекой. Около Крейгфорт-Хауса путь перегородила запруда из древесных обломков и прочего мусора. В этой схватке я едва не потеряла шляпу, когда тулья зацепилась за серую ветку, с которой клочьями свисали водоросли. Проплыв под несколькими мостами, я завернула за следующую излучину, где в реку Форт впадает ее приток Тейт. По правую руку от меня располагалась военная база. Алюминиевые остовы катеров, выкрашенные в защитный цвет и сложенные в ряд на траве, были единственными плавательными средствами, которые попались мне на пути.

Сверху нависло серое днище виадука; у меня над головой в искрящемся тумане прогрохотала одинокая фура. В тот же миг течение усилилось, я приблизилась к каким-то маленьким низменным островкам и проплыла мимо двух рыбаков, стоявших на первом песчаном участке левого берега, попавшемся на моем пути. Тут я услышала шум стремительно прибывающей воды и поняла, что впереди находится дамба.

Прилив уже начался, и пороги были не слишком заметными; мое суденышко пару раз налетало на подводные камни, и признаюсь, сердце ушло в пятки, когда меня подхватил бурлящий поток и обрушил вниз по широкому пенящемуся водопаду. Но высота его, должно быть, не превышала двух футов, и я решила, что в худшем случае мне грозит лишь промокнуть. Когда я проплывала через Стерлинг, прохожие пару раз посмотрели на меня как на умалишенную, однако ласкентарианцам к этому не привыкать.

В ту ночь я почти не спала. После нескольких военных советов, после длительного совещания с Сальвадором в его гостиной, где вначале присутствовал и Аллан (надо сказать, к концу этого совещания дед изрядно нагрузился, так как слишком часто прикладывался к бутылке с виски), после наступления темноты, когда уже давно пришлось зажечь светильники, брат Индра возник из мастерской и объявил, что на совесть подлатал старую черную автомобильную камеру. Эта камера была самым крупным из надувных предметов, с которыми дети минувшим летом плескались в реке; весла как такового у нас не было; вместо него Индра предложил использовать саперную лопатку. Сестра Джесс отправилась в Гаргуннок, ближайшую деревню, чтобы отослать письмо в Лондон моему единокровному брату Зебу, наказав ему готовиться к моему скорому прибытию. На обратном пути она должна была заглянуть к Вудбинам и воспользоваться их телефоном, чтобы послать сигнал в дом Герти Поссил (процесс гораздо более длительный, чем его описание).

Напоследок мне вручили старую котомку, которая хранилась в нашем Ордене едва ли не со дня основания и почиталась в Общине как своего рода священная реликвия. Мы собрали все, что предстояло туда положить. Сестра Эрин вручила мне толстую пачку банкнот, перетянутую резинкой и запечатанную в полиэтиленовый пакет. Заранее обдумав этот вопрос, я поблагодарила ее и остальных, но затем отсчитала двадцать девять купюр по одному фунту, а остальные деньги вернула.