– В том-то все и дело! Голос – кретин. Он не может по-настоящему думать, не может себя программировать. Эмерельцы хотели поразить всех, и, несомненно, Голос производит большое впечатление. Но в действительности он очень примитивен по сравнению с компьютерами Академии на Авалоне или Искусственным Мозгом Старой Земли. Он не может думать и вносить поправки. Он делает то, что ему велено делать, а эмерельцы велели ему продолжать функционировать, противостоять холоду, сколько возможно. Вот он и выполняет приказ.

Гвен подняла глаза на Дерка.

– Как ты, – сказала она. – Он продолжает настаивать, когда настойчивость уже давно утратила всякий смысл, продолжает борьбу, когда все уже мертво.

– Вот как? Но до тех пор, пока что-то живо, надо бороться, – возразил Дерк. – Это важно, Гвен. Иначе не может быть. Я даже уважаю его, хоть он и редкий дурачина, как ты говоришь.

Она покачала головой:

– Это в твоем духе.

– К тому же, Гвен, ты слишком быстро все хоронишь. Уорлорн умирает, но пока еще жив. И мы… на нас тоже еще рано ставить крест. Я думаю, ты должна обдумать то, о чем мы говорили в ресторане. Подумай обо мне и Джаане. Постарайся понять, что у тебя есть для меня, что – для него. Так ли уж тяжел браслет на твоей руке? – Он указал на него. – Реши, какое имя тебе нравится больше, вернее, от кого тебе хочется слышать твое имя? Понимаешь? А потом скажешь мне, что мертво, а что живо!

Он чувствовал удовлетворение от своей маленькой речи. Он не сомневался, что ему отказаться от Джинни и позволить ей быть Гвен намного легче, чем Джаантони Викари превратить ее в тейна. Это было ясно. Но она только окинула его долгим взглядом и ничего не ответила, молчала до самой стартовой площадки.

Она вышла из тележки и сказала:

– Когда мы вчетвером решали, где нам жить на Уорлорне, Гарс и Джаан выбрали Лартейн, Аркин – Двенадцатую Мечту. Я – ни то ни другое. И не Челлендж, несмотря на то что он живой. Мне не нравится жить в улье. Если ты хочешь знать, что живо и что мертво, пойдем, я покажу тебе мой город.

Они снова были в воздухе, по-ночному холодном. Гвен молча сидела за рулем. Сияющий шпиль Челленджа таял позади них. Было очень темно, как в ту ночь, когда корабль «Ужас былых врагов» высадил на Уорлорне Дерка т’Лариена. Лишь с десяток звезд виднелось на небе, но и они то и дело скрывались за набегавшими облаками. Все солнца сели.

Ночной город, лишь кое-где подсвеченный редкими огнями, лежал под ними во тьме, как россыпь жемчужин на мягком черном бархате. Он находился в лесу, за горным хребтом, вдали от других городов, и казался частью леса, обиталища душителей, деревьев-призраков, голубых вдовцов. Из темноты леса тянулись к звездам тонкие белые башни, похожие на загадочных духов, их соединяли изящные плетеные мосты, блестевшие, как застывшая паутина. Низкие купола одинокими стражниками стояли среди пересечения каналов, темные воды которых отражали огни на башнях и мерцание редких далеких звезд. Город окружали странные сооружения, похожие на худые костлявые руки, соединенные рукопожатиями высоко в небе. Все попадавшиеся на глаза деревья были внешнепланетными, а вместо травы землю покрывал толстый ковер слабо светившегося мха.

В городе звучала песня.

Она не была похожа ни на что другое, прежде слышанное Дерком. Странные, дикие, почти нечеловеческие звуки волнами вздымались и падали, беспрестанно меняясь. Таинственная и печальная симфония беспредельной пустоты, беззвездных ночей и тяжелых сновидений состояла из стонов, шепота, завываний и странных низких звуков, таивших в себе невыразимую печаль. И все-таки это было музыкой.