Потом они пили кофе со сливками и специями, как в добрые старые времена на Авалоне, и Дерк чувствовал себя приятно расслабленным и довольным, может быть, впервые за все время пребывания на Уорлорне. Прекрасной работы серебряно-жадеитовый браслет красиво отсвечивал в приглушенном свете ресторана и уже не таил в себе никакой угрозы. И браслет, и Джаан Викари утратили свое значение теперь, когда он снова был рядом с ней. Гвен сидела напротив и потягивала кофе из белой фарфоровой чашки, мечтательно улыбаясь отсутствующей улыбкой. Она казалась близкой, совсем как Джинни, властительница говорящего камня, которую он когда-то знал и любил.
– Прекрасно, – удовлетворенно кивнул Дерк.
Гвен кивнула в ответ.
– Прекрасно, – согласилась она с улыбкой.
И душа Дерка рванулась навстречу ей, его Гвиневере с огромными зелеными глазами и длинными черными волосами, которой он тоже был дорог когда-то.
Он наклонился, разглядывая следы кофейной гущи, но не увидел никаких предзнаменований. Он должен поговорить с ней.
– Как замечательно мы провели этот вечер, – сказал он. – Почти как на Авалоне.
После того как она пробормотала что-то в знак согласия, Дерк продолжал:
– Может быть, что-то еще осталось, Гвен?
Она пристально посмотрела на него и отхлебнула глоток кофе.
– Неправильный вопрос, Дерк, ты сам знаешь. Всегда что-то остается. Если с самого начала что-то было. Иначе нет смысла и говорить. А если было что-то настоящее, то обязательно что-то остается, ломоть любви, стакан ненависти, отчаяния, негодования, физическое влечение – что угодно. Но что-то остается.
– Не знаю, – вздохнул Дерк, задумчиво глядя вниз. – Мне кажется, ты была единственным настоящим в моей жизни.
– Печально, – прошептала Гвен.
– Да, – отозвался он. – Согласен.
Подняв голову, он посмотрел ей в глаза.
– У меня есть все, о чем ты говорила, Гвен: любовь, ненависть, негодование… И физическое влечение, – со смехом добавил он.
Она лишь слегка улыбнулась в ответ и повторила:
– Печально.
Ему этого было недостаточно.
– А у тебя, Гвен, осталось хоть что-нибудь?
– Да, не могу отрицать. Осталось, и оно растет.
– Любовь?
– Ты нетерпелив, – ответила она, ставя чашку. Робот-официант снова налил ей кофе, уже смешанного с молоком и специями. – Я просила тебя не торопить меня.
– Не могу иначе, – возразил Дерк. – Думаешь, легко быть рядом с тобой и говорить об Уорлорне и кавалаанских обычаях, да еще и об охотниках? Меня интересует другое.
– Я знаю. Встреча старых любовников – достаточно тривиальная ситуация, в которой оба испытывают неловкость. Оба не знают, стоит ли снова открывать давно закрытые двери, желает ли другой пробуждения спящих чувств или хочет все оставить как есть. Каждый раз, вспоминая об Авалоне и желая говорить о нем, я не решаюсь. Потому что не знаю, хочешь ли ты об этом слышать или надеешься, что я не буду ворошить прошлое.
– Это зависит от того, что ты собираешься сказать. Однажды я хотел начать все сначала, помнишь? Вскоре после нашей размолвки. Я послал тебе мой говорящий камень. Ты не ответила, ты не вернулась. – Его голос звучал ровно. В нем слышалось осуждение и сожаление, но не гнев. Он больше не мог сердиться на нее.
– А ты думал когда-нибудь, почему я не вернулась? – спросила Гвен. – Я получила говорящий камень и заплакала. Я была одна, тогда мы еще не встретились с Джааном. Мне было ужасно одиноко. Я вернулась бы, если бы ты позвал меня.
– Я позвал тебя, но ты не вернулась.
– Ах, Дерк, – с горькой усмешкой ответила Гвен. – Говорящий камень я получила в маленькой коробочке, а к ней была приклеена записка. «Пожалуйста, – было написано в ней, – возвращайся скорее. Ты мне очень нужна, Джинни». Вот что было в той записке. Я долго плакала. Если бы ты написал «Гвен», если бы ты любил Гвен, меня! Но нет, ты любил Джинни. Даже тогда!