Но встать она, конечно, не смогла. Ноги подогнулись, и она снова упала. Прямо к его ногам.

И тогда он нагнулся и ударил ее ножом в сонную артерию.

После того как все было кончено, для него самым главным стало не запаниковать.

А паника подступала.

В какой-то момент, стоя над окровавленным трупом, он потерял контроль над собой. Захотелось заорать и понестись прочь куда глаза глядят. Казалось: вот-вот набегут, схватят, заломят, потащат.

Но нет, никто не собирался пока его арестовывать. Никто ничего не видел. Только кроны сосен в вышине шумели.

Он подышал по йоговской системе: глубокий вдох, задержка, выдох. Сердце успокоилось, паника схлынула.

Надо было поскорее убираться. Да, уходить, и быстро, однако ни в коем случае не суетясь. И тщательно все продумывая.

Крови оказалось много, очень много. Но, главное, когда она хлынула из артерии, он в ней не испачкался. Знал, как оно примерно будет – фонтан! – и отпрыгнул в сторону.

Он схватил труп за ноги и потащил в сторону с дорожки, в кусты. Тело оказалось тяжелым, слишком тяжелым. На траве от него оставался кровавый след.

Конечно, останки найдут. Начнут искать пропавшую – наверное, сегодня же вечером, когда муж вернется с работы. А то и раньше, днем.

И обнаружат, наверное, быстро. Если он сообразил, в каком месте на нее напасть – сопоставив треки, где она обычно бегает, – дойдет и до мужа, и до полиции. Не дураки.

Однако ему лучше, конечно, чтобы ее не нашли сразу. Пока следы еще не остыли. Пока он еще тут.

Ее ноги сквозь тренировочные оставались теплыми.

Он доволок тело до кустов. По траве протянулась кровавая полоса. И на месте смерти – яркая лужа.

Но с тропинки труп вроде будет не видно. Да, найдут, конечно, но, верно, не случайный прохожий. Хорошо бы, если не случайный прохожий.

Здесь же, в леске, он снял с себя верхнюю одежду. И брюки тоже. На брючинах нашлась пара красных точек. Он все-таки испачкался.

Под брюки он поддел сегодня спортивные штаны. Жарко было, конечно. Но чего не сделаешь ради того, чтоб не оставить улик.

Он засунул одежду в прихваченный с собой полиэтиленовый пакет. Туда же бросил нож и ее наушники. Вот зачем, спрашивается, снял их с нее? Мальчишество какое-то. На подобном и сыплются.

Никакой жалости к убитой он не испытывал. Только азарт. И удовлетворение, как в компьютерной игре, когда прошел очередную миссию.

Теперь оставалось сделать так, чтобы его никто не засек во время отхода. До машины от опушки идти минут семь. Из них минуты две – мимо особняков. Сто двадцать секунд. По закону подлости его увидят. Или кто-нибудь ему встретится.

Нет, лучше не думать, чтоб не накликать. Лучше иначе: кто-то может встретиться. И, конечно, потом, задним числом, когда выяснится, что произошло убийство, этот свидетель вспомнит чувака, который выходил из леса с черным полиэтиленом в руках. Да, вспомнит. Или, возможно, вспомнит. И с определенной вероятностью придет в полицию. А может, и не придет. Полицаев у нас не любят и дел с ними стараются не иметь.

Поэтому он пошел, очень быстро и не глядя по сторонам, поглубже надвинув на лоб бейсболку.

Вот выход из леса. Покореженные, проржавелые ворота, перекрывающие тропу. Особняки на краю у леса стоят угрюмо, нахохленно, посматривают, как кажется, пустыми, безжизненными стеклами. Но вдруг за ними кто-то прячется? Высматривает, подмечает?

Нет, вздор. Никого там нет. А даже если его вдруг заметят – и что?

В самом худшем случае – явятся со временем в ментовку, скажут: «Я видел(а) в день убийства, как из леса выходил гражданин с пакетом в руке». – «Опишите вышеозначенного гражданина». – «Лица я не видел, но черная бейсболка, черная майка и черные спортивные штаны». И всё.