– Так уж. – Газаров улыбнулся самым дружелюбным образом и вздохнул. – Просто ужас как соскучился по хорошим людям. Закажите что-нибудь, а? Я пустой, последний полтинник за бензин отдал.

И конечно, как всегда, они заказали Алигарху выпить. От горячего шоколада он отказался.

– Хорошо, ух хорошо пошла… Замерз я, – Алигарх после первой рюмки словно ожил. – Слушайте, а у меня к вам дело. Выручайте.

– Срочное? – спросил Филипп. – Очень срочное, раз искать по ночам не лень.

– А чего вас искать? – Газаров улыбнулся еще шире. – Вы вот они, двое из ларца. А если серьезно, дело в том, что мне срочно…

– Денег? – спросил Филипп.

– Три, а лучше четыре сотни. Я на днях отдам. Завтра же отдам.

– Но ведь «Мак» закрыт, – сказал Филипп.

– Китаев клятвенно заверил, что сразу после праздников… Да уже завтра откроют, – Газаров нервно потер руки, – а я… мне нужно срочно. Ну дай хоть двести баксов пока перекрутиться, хоть сотню… я отдам.

– Опять все проиграешь, – Легионер заметил это с ноткой легкой укоризны, с какой старший брат журит младшего за потерянную девственность, – опять все спустишь, радость моя, и останешься голым. – Однако он тут же полез в карман своей легендарной среди завсегдатаев «Кайо-Коко» бессменной защитной безрукавки и достал деньги. Две сложенные пополам зеленые бумажки по пятьдесят долларов каждая. – Последний раз.

– Спасибо, – Газаров быстро накрыл деньги ладонью. Руки у него были просто загляденье. Кисти красивой формы, пальцы длинные, сильные. Руки пианиста, иллюзиониста или карточного шулера. Только Алигарх не был музыкантом. Фокусы показывать не умел. И в шулеры тоже не годился. Ему просто не везло.

– Значит, Китаев сказал, что «Мак» на днях откроют? – удивленно уточнил Легионер. – Надо же! А я думал, эта свистопляска надолго. Даже посочувствовать хотел Валерию Викторовичу, – он покосился на Филиппа.

– Нет, я у Глеба спрашивал: мол, в чем дело? Он сказал, все в порядке. С прокуратурой все рассосется. На днях откроют. – Газаров спрятал деньги в карман куртки. – Ну, я и не сомневался в этом. Твой батя, Филипп, золотой человек. А за «Мак» он кому хочешь глотку перегрызет и, если подмазать надо кого, тоже не поскупится. Но нет, надо же кому-то Саныча было грохнуть! Ведь божья коровка. А сколько ментов сразу нагнали – видели? У меня документы начали проверять, честное слово. Я этим маски-шоу говорю: мужики, куда, какие документы, я сюда отдыхать приехал, а они…

– У меня тоже проверили, – кивнул Легионер, – а Филиппа вон даже опер с Петровки допрашивал.

– Не с Петровки, – уточнил Филипп, – мне кажется, я последний Тетерина живым видел. Я в вестибюль спускался, в бар, ну и в туалет заходил.

– Он тоже, между прочим, заходил, – Легионер повернулся к Газарову и вяло погрозил ему пальцем, – а я тебя видел, радость моя.

– Я ходил? Когда? А… Да ну, не помню я, – Газаров отмахнулся, – я играть сел. Так мне повезло сначала, а потом… Впрочем, я слышал, там же взяли сразу кого-то.

– Не кого-то, а Майского, – подсказал Легионер, – а у него, как всегда, полным-полна коробочка. Ну, погорел Сережка теперь. Поделом, а жаль его. Впрочем, это, наверное, он дедка пристукнул. Или Песков.

– А ему-то зачем? – удивился Филипп.

– Так он же маньяк, – Газаров, казалось, тоже заинтересовался предположением собеседника, – все знают, что ваш Песков – маньяк. Его из армии за это поперли. Там история какая-то была темная. Да вы ему в глаза когда-нибудь смотрели, ребята?

– И что? – спросил Филипп.

– Что? То. Ну, ты-то хозяйский сынуля, он перед тобой травой стелется. С тобой он не смеет, – Газаров усмехнулся. – А так вообще сучьи у него глаза. Холодные как лед.