– Валера, это кто стреляет? – спросил скороговоркой старший, кривясь от боли в бедре и в лодыжке.

– Сейчас – Перловский. Остальные из той тачки вышли и спеклись, Перловский один в ней оставался, я помню.

– Валер, я в капкане. Ноге каюк. Уводи Михал Юрича. Я ща пушку… ща достану и пошумлю, как Перловский. Повезет – отвлеки на себя…

– Куда «уводи»? – перебил старшего Валера. – Не поймешь, сколько вокруг этих, бля, «старушек». Под ихние пули уводить шефа?

– А варианты? Ждать, пока…

Взрыв!!! На сей раз реплику старшего оборвал взрыв, гораздо более мощный, чем те, что валили деревья. Взорвался бензобак замыкающего «Мерседеса» с тяжелоранеными. Ярко-рыжая вспышка слепит глаза даже сквозь фильтры дымовой завесы. Взорванный «Мерседес» подбросило вверх, перевернуло кверху колесами, и тяжелая машина со страшным скрежетом рухнула на дорожную твердь. Ощутимо, как при землетрясении в несколько баллов, содрогнулась крытая асфальтом почва, фонтаны пламени взметнулись до небес, жаркие воздушные волны, шрапнель мелких обломков, раскаленные желтые брызги разметало вокруг во все стороны от эпицентра взрывного землетрясения, от бесформенной груды искореженного металла.

Осколочный град забарабанил по крыше машины, из которой Перловский вел беспорядочную стрельбу наугад, полопались стекла, поломались, покрошились, будто это и не стекла вовсе, а тонкая, малопрочная слюда, в салоне сделалось нестерпимо душно, запахло паленой резиной, бензином и жареным мясом. Перловский перестал дышать, вжался в диванчик автомобильных кресел, разжал пальцы, выронил «ИЖ» и накрыл затылок ладонями. Он молил бога, чтоб этот ад кромешный поскорее закончился. Не важно как – спасением или смертью, но только, пожалуйста, скорее! Как можно скорее!

А в салоне президентского «мерса» хладнокровный Валера, ухватившись одной рукой за шкирку господина Юдинова, другой открывал автомобильную дверцу.

– Старшой, мы уходим!

– Бегите, Валера! К лесу! В темноту!

Распахнув дверцу, Валера сунул освободившуюся руку под полу форменного пиджака для телохранителей. Несколько мешковатого пиджака, чтоб налезал свободно на бронежилет. Валерин пиджак шили на заказ, но он топорщился под мышкой, поскольку Валера терпеть не мог ношение кобуры, где и как полагается. Личный, нигде не зарегистрированный «ТТ» Валеры торчал вороненой загогулиной у него за брючным ремнем.

Взявшись за любимое оружие, Валера поторопил Юдинова:

– Шеф! Шеф, пошевеливайтесь!..

– Валера, он в шоке! Не хер с ним разговаривать! Тащи шефа, а я постреляю маленько.

– Удачи, старшой!

– Пшел на хер!..

Михаил Юрьевич Юдинов находился в состоянии, близком к обморочному. Мозг президента нефтяного концерна отказывался верить в реальность происходящего. Вплоть до жуткого взрыва с землетрясением и вулканическим выбросом мозг еще что-то, как-то соображал, а шарахнуло по барабанным перепонкам, и остаточные способности мыслить отшибло напрочь. Президентское драгоценное белое тело с жировыми отложениями на пояснице, с проблемной печенью, пахнущее редким австрийским одеколоном, безропотно подчинилось грубым рывкам сильной руки телохранителя. Глаза Михаила Юрьевича зажмурились еще в самом начале инцидента, когда началась стрельба, неразбериха и Валера повалил его в узкую щель между сиденьями. Глаза закрылись, да так и не открывались.

Добровольно ослепший и оглохший олигарх почувствовал, как его выволокли из ставшего таким неуютным, таким почему-то угловатым салона иномарки. Он старательно перебирал ногами, он инстинктивно боялся упасть, его тело боялось задохнуться, повиснув на строгом ошейнике воротника, точнее, воротников – демисезонного пальто от Гучи, пиджака и сорочки от Армани. Кулак Валеры сжал, скомкал все три воротника и удавку галстука в придачу. Кулак у телохранителя был большой и жилистый.