– Впечатляет… – прошептала я. – Пойдем? Здесь ужасно холодно.

Мы вернулись в отель, и да Сильва исчез, сказав, что идет на семейный рождественский ужин, а потом на мессу. Весь вечер я читала, потом вышла пройтись. Магазины уже закрывались, все спешили купить последние подарки и деликатесы к столу, все поздравляли друг друга с Рождеством. Я бродила в одиночестве среди веселой толпы и чувствовала себя героиней типичной романтической комедии. Некоторое время посидела на скамейке, смотрела на море, пока не стемнело, и курила, пока не начала кружиться голова. Позвонила маме, но она не взяла трубку. Наверняка надралась в канун Рождества где-нибудь в пабе и теперь спит на столе. Я оставила сообщение на автоответчике, извинилась за то, что подарок ей доставят чуть позже, посетовала на итальянскую почту и сказала, что сама ничего особого на Рождество не планирую. Хотя она наверняка и не ожидает, что я приеду. Я пожелала ей всего наилучшего и нажала «отбой».

Один из самых полезных уроков, полученных мной в детстве, состоял в том, что наркоманы всегда знают, где найти кайф. Они всегда найдут нужное место где-нибудь на окраинах, где между камнями мостовой лежит туго свернутая «заначка» или гнутая ложка в мусорных баках. Когда я увидела ту самую девушку с обочины в костюме Санта-Клауса, то сразу поняла, какие у меня планы на вечер, потушила сигарету и пошла за ней. В любом случае меня не очень прельщала перспектива встретить Рождество за ужином на троих в компании двух инвалидных кресел. На девушке были джинсы в обтяжку и фиолетовая атласная куртка, она не работала, но все равно привлекала внимание не только цветом кожи, до сих пор необычным для Италии, но и, скорее, своей осанкой и манерой двигаться – прямая, грациозная, она словно танцевала среди толпы припозднившихся покупателей под руководством невидимого хореографа. Она немного прошлась по набережной, а потом свернула на одну из ужасных современных улиц, отделявших исторический центр от моря. Держась метрах в двадцати позади нее, я перешла широкий бульвар и вышла на площадь, вымощенную полированным мрамором. На противоположной стороне площади виднелась небольшая барочная церквушка, штукатурка кремового цвета сияла в зимней темноте. Девушка пошла по одной из узких улочек за церковью, и я стала держаться подальше. Мне не хотелось спугнуть ее гулким стуком ботинок по гладкому камню. Она остановилась, взглянула на телефон, и я притормозила, спрятавшись в арку и испытывая возбуждение от ощущения преследования.

Покружив некоторое время по лабиринту уходивших вверх древних улиц, мы вышли в перпендикулярный переулок, ведущий к белой громаде замка Сидерно – самой высокой точке Старого города, где девушка вошла в одну из арок. Маленькие свечи в крафтовых пакетах, наполненных песком, освещали голые стены, построенные еще королями Арагона. Доносились едва слышные звуки музыки, что-то меланхоличное и джазовое, я спустилась по узкой винтовой лестнице и оказалась в подвале. Похоже, у моей девушки уже было назначено свидание – ее крепко обнимала коренастая, бритая налысо женщина в мужской рубашке и подтяжках, одно ухо было в пирсинге, сережки, полускрытые волосами девушки-Санты, поблескивали в свете свеч. Высокая скамья и полка с бутылками заменяли собой барную стойку. Я заказала бокал красного и стала искать план Б. В крошечном заведении было около двадцати человек, в основном итальянские подростки-хипстеры, ужасно гордые тем, что не отмечают Рождество, и несколько компаний африканцев и арабов – возможно, некоторые из того самого лагеря. Двое мужчин, молодой итальянец с короткой бородкой и высокий черный парень в рубашке с рисунком, медленно танцевали рядом колонкой, прикрыв глаза и покачиваясь в такт музыке. Вдоль стены стояли деревянные ящики, заваленные разноцветными подушками. Я присела на один из них и закурила, выжидающе наблюдая за танцорами.