Женни в упор посмотрела на него.

– Она не хочет, чтобы ее нашли.

– Тогда, черт побери, ей не следовало со мной спать! И ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было!

Женни еще несколько мгновений удерживала его взгляд, потом снова повернулась к окну.

– Возможно, вы не сделали ей ребенка. Это случается не всегда. Особенно в первый раз.

Рейборн сжал кулаки и стиснул челюсти.

– Я хочу знать, кто она, – процедил он сквозь зубы. – Я должен убедиться.

Мадам надолго замолчала, взвешивая, что скрывается за его словами.

– Я об этом подумаю.

– Нет! Ты мне скажешь, черт возьми!

Женевьева решительно взмахнула рукой.

– Я над этим подумаю. Приходите через две недели, если это все еще будет вас интересовать.

– Две недели!

– Да.

– Нет! Я даю тебе одну неделю. И только одну.

Она резко втянула воздух.

– Очень хорошо. Неделю. Но я не могу обещать, что скажу вам, где ее найти. Я должна подумать. – Женевьева посмотрела ему в глаза, решительно подняв подбородок. – Рейборн, вы не единственный, кто прошлой ночью рисковал многим. Не вы один можете оказаться в проигрыше.

Женевьева прошла мимо него, оставив за собой шлейф свежего запаха гардений и роз.

– Через неделю, ваша светлость. Если вас все еще будет волновать этот вопрос.

Рейборн уставился на закрытую дверь и потер виски€. И он еще думал, что вчера был плохой день!

От криков, доносившихся из кабинета ее отца, дрожали стены. Грейс сидела в своей комнате, закрыв дверь и задернув занавески. Она знала, что, глядя со стороны, можно подумать, как будто она прячется, как будто она трусиха. Возможно, так оно и есть. Она уже совершила столько поступков, которые требовали храбрости, что теперь могла позволить себе немножко трусости.

Голоса зазвучали громче, потом вдруг смолкли. Но эта тишина ее тоже по-своему пугала. Грейс ждала. Когда сердитые голоса раздались снова, она была этому почти рада. Она знала, что когда ярость утихнет, они пошлют за ней. Ее отец потребует, чтобы она сказала барону Фентингтону, что это какая-то ошибка, что она солгала. Что, конечно, она все еще девственница.

Она обхватила себя руками за талию и стала раскачиваться взад-вперед. Сердце ее суматошно билось где-то в маленькой ямочке у основания шеи. Она сознавала, что сделала, и не жалела об этом. Грейс думала, что сам этот акт будет очень страшным и очень унизительным. Но он был далеко не страшным, хотя мужчина, которого Ханна к ней прислала, был внушительного размера, а то, что он с ней сделал, было каким угодно, только не унизительным.

Поначалу ее испугала его крупная фигура и мрачные черты. Но потом он к ней прикоснулся, и его прикосновение оказалось нежным, голос звучал успокаивающе.

И он ее поцеловал.

Грейс дотронулась пальцами до губ и не стала убирать руку. Ее никогда так раньше не целовали. Она засмеялась. Вообще-то ее никогда раньше никто не целовал по-настоящему. Когда ей было шестнадцать, один из сыновей сквайра Макензи прижал губы к ее губам, но это не было настоящим поцелуем. Ничего похожего на то, как ее целовал этот незнакомец. Это был не тот поцелуй, от которого ее ноги словно расплавились, а сердце в груди оглушительно застучало. Не такой поцелуй, когда мужчина открывает рот поверх ее рта и его язык нащупывает ее язык. Когда этот мужчина ее поцеловал, все ее страхи и тревоги испарились, и она обнаружила, что ее охватило желание, такое острое, что она больше не контролировала свои действия. Вероятно, его желание было таким же острым, как ее. Ей самой не верилось, что она сделала с ним все то, что она делала. Еще труднее было поверить, что она позволила ему сделать то, что делал он.