– А вот мой старший брат…

Он передавал мне фотографии все быстрее, уже почти не глядя на них. Он явно спешил поскорее покончить с этим делом. Внезапно мой взгляд задержался на снимке, отпечатанном на более плотной бумаге, чем остальные; на обороте ничего не было написано.

– Вас здесь что-то заинтересовало, месье? – спросил он.

На переднем плане в кресле, выпрямившись, сидит улыбающийся старик. Позади него – молодая белокурая женщина с очень светлыми глазами. Вокруг них – группки людей, многие стоят спиной к объективу. А в левой части снимка – очень высокий мужчина лет тридцати, на нем светлый костюм в мелкую клеточку, он черноволосый, с тонкими усиками, его правая рука не вошла в кадр, а левая лежит на плече молодой блондинки. И мне вдруг показалось, что это я.

Я придвинулся к Степе. Мы сидели, опираясь спиной на кровать, вытянув ноги, наши плечи соприкасались.

– Скажите, кто эти люди? – спросил я.

Он взял фотографию и устало взглянул на нее.

– Это Джорджадзе… – Он показал на старика, сидящего в кресле. – Работал в грузинском консульстве в Париже до самой…

Он не кончил фразу, считая, что мне и без слов понятно остальное.

– Это его внучка… Ее звали Гэй… Гэй Орлова… Она с родителями эмигрировала в Америку…

– Вы знали ее?

– Плохо. В общем, нет. Она долго жила в Америке.

– А это кто? – спросил я еле слышно, показав на того, в ком, мне показалось, я узнал себя.

– Это? – Степа сдвинул брови. – Его я не знаю.

– Не знаете?

– Нет.

Я с трудом перевел дыхание:

– Вам не кажется, что я на него похож?

Он посмотрел на меня:

– Похож? Не нахожу… А что?

– Так, ничего…

Но он уже протягивал мне другую фотографию.

– Вот, не угодно ли… великая вещь – случай…

Это был снимок маленькой девочки в белом платьице, с длинными белокурыми волосами, ее сфотографировали на курорте – вдали виднелись кабинки для переодевания, кусок пляжа и море. На обороте было написано фиолетовыми чернилами: «Галина Орлова – Ялта».

– Видите… это она же… Гэй Орлова… Ее звали Галина… Американское имя появилось позже. – И он показал на первую фотографию, которую я по-прежнему держал в руке. – Мама все хранила…

Он резко поднялся.

– Разрешите на этом остановиться? У меня что-то голова закружилась. – Он провел ладонью по лбу. – Пойду переоденусь… Если хотите, можем вместе поужинать.

А я остался сидеть на полу среди раскиданных фотографий. Потом убрал их в большую красную коробку, отложив на кровать только две: ту, где я стоял рядом с Гэй Орловой и стариком Джорджадзе, и ялтинский снимок Гэй Орловой в детстве. Потом встал и подошел к окну.

Уже стемнело. Окно выходило на другой сквер, тоже окруженный домами. За ними – Сена, слева – мост Пюто. И вытянувшийся остров. По мосту мчались вереницы автомобилей. Я смотрел на фасады, на освещенные окна – такие же, как то окно, за которым стоял я, и в этих сотах, в лабиринте зданий, лестниц и лифтов, я нашел человека, который, быть может…

Я прижался лбом к оконному стеклу. Внизу, подо мной, все подъезды были освещены. Этот желтый свет будет гореть всю ночь.

– Ресторан рядом, – сказал Степа.

Я взял с кровати фотографии.

– Месье де Джагорьев, – сказал я, – не могли бы вы дать мне на время эти фотографии?

– Я их вам дарю.

Он указал на красную коробку:

– Дарю вам все фотографии.

– Но… ведь…

– Берите.

Его тон не допускал возражений, и мне ничего не оставалось, как подчиниться. Когда мы выходили из квартиры, в руках у меня была красная коробка.

Мы вышли из дома и свернули на набережную Генерала Кёнига. Спустились по каменной лестнице. На самом берегу Сены стояло кирпичное здание. Над дверью – вывеска: БАР-РЕСТОРАН ДЕ Л’ИЛЬ. Мы вошли. Зал с низким потолком, столики, покрытые белыми бумажными скатертями, плетеные кресла. В окна видна была Сена и фонари на мосту Пюто. Мы сели за столик в глубине зала. Кроме нас, в ресторане никого не было.