Всю следующую неделю Кейт издалека наблюдала за новенькой.

Талли Харт была не такой, как все, – она казалась увереннее, невозмутимее, будто бы ярче остальных ребят, что бродили по вылинявшим зеленым коридорам школы. Гулять ей разрешали хоть всю ночь, к тому же она ни капельки не боялась, что ее застукают за курением в лесу позади школы. Все только об этом и говорили, Кейт постоянно слышала восхищенные перешептывания. Среди подростков Снохомиша, родители которых работали кто на молочной ферме, кто на бумажной фабрике, Талли Харт была диковинкой. Каждый хотел с ней подружиться.

Внезапная популярность соседки заставила Кейт еще острее почувствовать собственное одиночество. Она и сама толком не понимала почему. Знала только, что каждое утро, пока они стояли на остановке, совсем рядом и все же невозможно далеко друг от друга, разделенные зияющей пропастью молчания, ей мучительно, невыносимо хотелось, чтобы Талли ее заметила.

Впрочем, этому не бывать.

– …пока «Шоу Кэрол Бернетт»[12] не началось. Все готово. Кейт? Кейти?

Кейт, очнувшись, подняла голову. Она заснула прямо за кухонным столом, над учебником обществознания.

– А? Ты что-то сказала? – спросила она, поправляя на носу очки в толстой оправе.

– Я приготовила запеканку для наших новых соседей. Сходи отнеси.

– Но… – Кейт отчаянно пыталась придумать отговорку, любую, лишь бы отмазаться, – они ж неделю как приехали.

– Ну что поделаешь, раньше не получилось. Всё дела, дела.

– У меня домашки куча, пусть Шон сходит.

– Сомневаюсь, что Шон там с кем-нибудь подружится.

– Можно подумать, я подружусь, – с тоской отозвалась Кейт.

Мама повернулась к ней. Каштановые волосы, которые она старательно завила и начесала утром, к вечеру снова повисли унылыми прядями, следов макияжа почти не осталось. Ее круглое, пухлощекое лицо выглядело бледным, потускневшим. Фиолетово-желтая, вязанная крючком жилетка – прошлогодний подарок на Рождество – была застегнута сикось-накось. Не сводя взгляда с Кейт, она подошла и села за стол.

– Можно я кое-что скажу, а ты не будешь кусаться?

– Это вряд ли.

– Мне жалко, что у вас с Джоанни все так получилось.

Кейт чего угодно ожидала, но не этого.

– Да ну, ерунда.

– Нет, не ерунда. Я слышала, у нее теперь своя компания, и довольно непутевая.

Кейт хотела было ответить, что ей все равно, плевать с высокой колокольни, но вдруг с ужасом почувствовала, как защипало в глазах. Накрыло воспоминаниями: вот они с Джоанни на ярмарке, катаются на каруселях, вот сидят возле конюшни, обсуждают, как весело будет учиться в старших классах. Она пожала плечами.

– Угу.

– Иногда в жизни бывает трудно. Особенно если тебе четырнадцать.

Кейт закатила глаза. Можно подумать, мама хоть что-то понимает в проблемах подростков, представляет, как это тяжело.

– Ни хрена себе новости.

– Я сейчас притворюсь, что этого слова от тебя не слышала. Это будет нетрудно, ведь больше я его никогда не услышу, правда?

Кейт вдруг страшно захотелось быть похожей на Талли. Талли не сдалась бы вот так запросто. Наверняка бы еще и закурила на глазах у матери, посмотрела, что она на это скажет.

Мама пошарила в бездонном кармане юбки и достала сигареты. Прикуривая, она все не сводила взгляда с Кейт.

– Ты знаешь, что я тебя люблю, во всем поддерживаю и никому не позволю тебя обижать. Но, Кейти, я не могу не спросить: чего ты ждешь?

– В смысле?

– Ты целыми днями торчишь дома, читаешь и делаешь домашку. Разве так с людьми знакомятся?

– Да никто не хочет со мной знакомиться.

Мама ласково погладила ее по руке:

– Не стоит сидеть и ждать, пока кто-нибудь другой придет и изменит твою жизнь. Вот ради чего женщины вроде Глории Стайнем жгут бюстгальтеры