– Умею, – оскорбленно киваю, протирая защитное стекло на шлеме.

– Тогда вот, держи. – Пихает мне в руки автомат. – Снайпером ко мне пойдешь.

Я испуганно смотрю на Эйнара. Он небрежно отмахивается. Типа не бери в голову. Снова перевожу взгляд на Одинцова. Глаза прищурены. Взгляд пронизывающий, острый. Выражение лица скрывает балаклава. Что у него на уме? Угадать невозможно.

– Шучу я. Это для самозащиты, – со смешком произносит он.

– Ух ты, а вы, оказывается, шутить умеете, генерал, – закинув ружье на плечо, хмыкаю я. – Это у вас нервное или всё не так плохо, как кажется?

– Всё по плану, – сурово отрезает Одинцов, разворачивается и жестом приказывает следовать за ним. – Уходим. Ни на шаг не отставать. Я иду – вы идете. Говорю: «Стоять» – стоите. «Лежать» – падаете на живот. Всё ясно?

– Да. А далеко идти? – напряженно спрашиваю я, с опаской выглядывая из‑за его плеча в черноту дверного проема. Про «бежать» он ничего не сказал. Спросить или не стоит?

– Нет, – звучит короткий ответ, который ничуть не успокаивает взбесившиеся нервы. – Не высовываться, не глазеть по сторонам, – ледяным тоном пресекает он, когда я случайно запинаюсь за порог и едва на падаю на него. – Если голова дорога.

Вжимаю свою драгоценную голову в плечи и послушно плетусь за генералом. Иду след в след. Эйнар за мной, а солдат, передавший нам обмундирование, замыкает цепочку.

Выходим на улицу. Стужа дикая. Ветер свистит в ушах, сносит с ног, продирает до костей. Небо черное, окрашенное огненными всполохами. Ни луны, ни звезд. Под ногами скрипит покрытый пеплом снег. Сирена продолжает надрывно выть.

Мне адски страшно. Каждый шаг как испытание на прочность. От жутких звуков ближнего боя внутри все трясется, живот болезненно тянет, сердце колотится на разрыв.

Холодно. Ледяная крупа сыплется за воротник. От соприкосновения с кожей быстро тает, стекая студеными каплями по спине. Дрожу, стуча зубами, но продолжаю идти.

Куда? Зачем? Не доложили. Не положено, а я мучайся в неведении. Напридумывают же себе смертельных забав от скуки, а потом сами не знают, как угомонить своих вышедших из‑под контроля солдатиков.

Нервно дергаюсь, когда над головой со свистом пролетает снаряд и врезается в то, что осталось от щедро предоставленного мне дома. М-да-а, недолго я в нем прожила. Рекордные несколько часов.

А ведь намеренно целятся. Знают, куда бить. И наверняка знают – в кого. Плохо вы подготовились, господин генерал. Так недолго и самому без головы остаться.

Глотнув ледяной воздух, краем глаза замечаю справа прикрывающих нас военных. У троих переносные ЗРК на плечах, у двоих пулеметы, остальные с автоматами. Впереди и слева такая же картина. Серьезные парни с серьезным оружием. С такими шутки плохи. Они же не допустят, чтобы я пострадала? Танк вон подбили, аж башня в небо взмыла.

Успокаивая себя подобным образом, старюсь не реагировать на пугающие до жути звуки огневых залпов и подрывающихся мин. Внезапно один из прикрывающих нас вояк валится на снег, застывая без движения, и его место тут же занимает другой. Снова слышу какой‑то свист в небе, невольно вскрикиваю, но не прерываю движения. Нельзя останавливаться. Приказа не было.

Цепляясь взглядом за уложенного снайпером парня, оторопело смотрю, как снег под его головой окрашивается в алый. И шлем не спас. На кой хрен он тогда вообще нужен?

– Мы близко, детка. – Положив руку мне на плечо, Эй склоняется к моему уху. – Всё хорошо будет, слышишь?

Я киваю, и в этот момент правая нога, как назло, соскальзывает с тропы. Потеряв равновесие, падаю навзничь. Эй бросается меня поднимать. Генерал командует всем остановиться. Ждут, пока я приму вертикальное положение. Никто не говорит ни слова, но я чувствую себя неуклюжей дурой.