– Если в лоб, то немец выйдет прямо в меня, – палец Кривошеина уткнулся в карту у деревеньки Яковлево. – Дорога Белгород – Курск и равнина вокруг именно к такому решению его подтолкнёт. Речки, балки, холмы, леса – места вроде как много, но развернуться негде.

– А если выстоишь, Сёма, точнее – когда выстоишь, куда ж тебе деться, фельдмаршал в обход двинется.

– Вот опасное место, заманчивое, но узкое, – опытный в чтении карты Шалин показал на пятно чуть восточнее красного овала, показавшего дислокацию корпуса Кривошеина. – Под Прохоровкой, между железнодорожной станцией и излучиной реки. Если нам с немцами в этом бутылочном горлышке придётся столкнуться, победит тот, кто закрепится в узости. За нашим левым соседом придётся приглядывать. Стоит Манштейну взять Прохоровку, наш левый фланг – голый.

– А Ватутин прикажет наступать, – вернул разговор к началу Кривошеин. – И ведь нельзя не наступать, если соседи двинули. Или у них фланги останутся голые.

– Значит, свяжусь с ними и аккуратно договорюсь бросаться в атаку без лишней спешки, – кивнул Катуков. – Иначе – здравствуй, очередной Харьков. А пока, Сёма, вкапывай танки по башню. Гетмана я уже предупредил. Михаил, проверь, как он исполнил.

Андрею Гетману, командовавшему 6-м танковым корпусом, Катуков доверял меньше. Ещё один корпус за номером тридцать первым в армии только формировался.

По идее, советский мехкорпус должен противостоять немецкой дивизии, армия – корпусу Панцерваффе, а фронт – армии. Но лишь в теории, на практике так получалось не всегда.

– Закопаемся, дело не хитрое, – палец Кривошеина навис над северным обрезом карты, у Курска. – Жуков уверял, основной удар готовится по Центральному фронту Рокоссовского. Так что здесь ещё цветочки, ягодки у нас за спиной вырастут. Как бы не пришлось воевать с перевёрнутым фронтом.

– Не накаркай! – оборвал его Катуков. – Всё-таки не сорок первый год и Рокоссовский не лыком шит. Но продумаем и худший вариант…

Белгород, 28 июня 1943 года

Очень похожая карта, только с пометками на немецком языке, лежала на столе перед генерал-фельдмаршалом Эриком фон Манштейном, командующим группой армий Юг. Военный старой прусской школы, он бы и не подумал обсуждать с командирами армий или корпусов просчёты вышестоящего командования. Ему сверх всякой меры хватило разговоров с генералом Гейнцом Гудерианом, главным инспектором Панцерваффе, и генералом Вальтером Моделем, командовавшим 9-й армией, ей предстояло нанести удар навстречу войскам Манштейна, захлопнув кольцо окружения двух русских фронтов общей численностью больше миллиона человек.

Разгром Ватутина под Харьковом, ставший местью Советам за Сталинград, наполнил фюрера и генералитет Верховного командования сухопутных сил (ОКХ) уверенностью, будто германская армия способна перехватить стратегическую инициативу. Начальник штаба ОКХ Курт Цейтлер предложил план, в деталях повторявший тактику окружений лета сорок первого года, с глубокими охватывающими фланговыми ударами и развитием наступления в глубь русской территории.

Не всем этот план понравился. Гудериан напирал на неготовность новейшей техники к использованию в масштабных действиях, Модель и Клюге вообще ставили под сомнение разумность подобной операции в текущем году. Но генштабисты настаивали. Если бы фон Манштейн знал любимое выражение Катукова, сказал бы – Цейтлер норовит бежать впереди собственного визга. Кейтель поддержал Цейтлера, вдвоём они убедили фюрера, что наступление под Курском обречено на успех. Операцию нарекли «Цитадель».