На головах у фигурок надеты короны из настоящего золота, и король жестом дает мне знать, что обе они предназначаются мне. Он смеется, видя, что я надеваю их на пальцы, как кольца, затем берет фигурку невесты и с утробным звуком запихивает ее в рот, целиком, надламывая маленькие ножки, чтобы та поместилась там вся сразу.

Когда после этого он требует еще вина и музыки, я испытываю облегчение. Когда хор запевает мелодичный гимн, король снова раскидывается на своем кресле. В залу под бряцание бубнов входят танцоры, чтобы открыть королевский свадебный маскарад. Один из них, наряженный в костюм итальянского принца, низко кланяется мне, приглашая присоединиться к ним. Я поворачиваюсь к королю, и тот жестом отпускает меня из-за стола. Я знаю, что хорошо танцую, и широкая юбка моего платья веером раскрывается за моею спиной, когда я разворачиваюсь и вывожу за собой на танец леди Марию. Даже малышка леди Елизавета скачет вслед за мною. Я вижу, что леди Мария страдает от боли: за столом она держала одну руку на коленях, а другой баюкала бок. Но она высоко поднимает голову и улыбается через сжатые зубы. Я не имею права освободить ее от танца, даже если она больна. На этой свадьбе должны танцевать мы все, что бы кто ни чувствовал.

Я танцую со своими фрейлинами, танец за танцем. Я готова танцевать для короля хоть до утра, если б это удержало его от кивка камер-юнкерам, обозначающего, что пир закончен и двору пора закрываться на ночь. Но полночь неотвратима. Я сижу на своем месте и аплодирую музыкантам, когда король разворачивает свой мощный торс ко мне, поскольку просто повернуться у него уже не получается, и говорит мне с улыбкой:

– Не пора ли нам в спальню, жена?

Я хорошо помню свою первую мысль после того, как король сделал мне предложение. Я подумала, что с этого мгновения до самой смерти все будет происходить именно таким образом: он либо немного подождет моего ответа, если это ему удобно, либо просто продолжит задуманное, не дожидаясь его. И теперь никакие мои слова не будут иметь значения, потому что я никогда не смогу ему ни в чем отказать.

Я улыбаюсь и встаю, ожидая, пока короля поднимут на ноги и пока он с огромным трудом не спустится с помоста и не отправится через весь зал в спальню. Я иду рядом с ним, соразмеряя свои шаги с его неровной походкой. Когда мы проходим сквозь толпу придворных, они радостно приветствуют нас, а я стараюсь смотреть только вперед, чтобы не встретиться ни с кем из них взглядом. Я готова принять от судьбы что угодно, только не выражение жалости в глазах какой-нибудь из своих фрейлин, сопровождающих меня в мои новые покои, в мою спальню. Там они помогут мне раздеться и там же оставят меня ожидать моего повелителя, моего короля.

Уже поздно, но я не позволяю себе надеяться на то, что король слишком устал, чтобы прийти ко мне. Меня одевают в черный шелк, и я не даю себе прижать рукав к щеке, чтобы вспомнить другой вечер, когда я тоже была в черном ночном платье, поверх которого накинула синий, цвета ночного неба, плащ с капюшоном, чтобы пойти к мужчине, который меня любил. Та ночь была так недавно, но я должна ее забыть…

Вот двери в спальню раскрываются, и в ней появляется Его Величество, поддерживаемый с обеих сторон крепкими камер-юнкерами. Они помогают ему забраться прямо в кровать, тяжело втащив его туда, словно быка, и он громко ругается, когда один из его помощников задевает его больную ногу.

– Идиот! – рявкает король.

– Здесь только один идиот, Ваше Величество, – «королевский шут», – живо отзывается Уилл Соммерс. – И это я. И я был бы вам крайне признателен, если б вы сохранили это место за мной, потому что сам я его никому уступать не намерен!