Однако украинские националисты образца 1991–1992 годов оказались людьми властолюбивыми и компромиссными. Во-первых, они согласились не оформлять свой союз с властью публично, формально оставаясь в оппозиции, но по принципиальным вопросам поддерживая власть своими голосами, а также идеологически окормляя ее. Во-вторых, они признали необходимость временного очеловечивания своей идеологии и истории. В результате в начале-середине 1990-х годов самые матерые националисты даже не заикались о героизации Бандеры, Шухевича и других коллаборантов, слишком уж ярко отметившихся на службе Гитлеру. В тот же ряд нерукопожатных попали и дивизия СС «Галиция», и вспомогательные полицейские формирования. Кроме того, были искусственно разведены Организация украинских националистов (ОУН) и ее боевой отряд – Украинская повстанческая армия (УПА). Признавая за последней совершение военных преступлений, в том числе зверских расправ с мирным населением, националисты утверждали, что ОУН – чисто политическая организация; она не несет ответственности за эксцессы, связанные с УПА, так как занималась едва ли не исключительно народным просвещением. Далее утверждалось, что большинство украинских «партизанских» формирований вовсе не принадлежали к УПА (которая иногда сотрудничала с гитлеровцами, хоть и против своей воли) и воевали единственно за независимость Украины против двух преступных режимов: гитлеровского и сталинского. Здесь на руку украинским националистам сыграли перестроечные мифы десталинизации, которые приписывали СССР бессистемный всеохватывающий террор и насчитывали десятки миллионов жертв этого террора (которых в реальности оказалось меньше миллиона за двадцать восемь лет, с 1925 по 1953 год).

Иными словами, в глазах общественности националисты предстали эдакими гуманитариями, не стремящимися во власть, а озабоченными лишь восстановлением исторической справедливости да развитием украинской национальной культуры. С учетом ментальности постсоветского населения Украины даже историческая концепция националистов в первые годы независимости была старательно зачищена от русофобии. По их версии, украинский народ всю свою историю боролся за независимость против бессмысленно угнетавших его национальные чувства русских царей и советской компартийной иерархии. А все рассказы о ксенофобии националистов якобы не соответствуют действительности. Обычным гражданам, не способным критически оценить распространяемые националистами мифы, внушалось, что нет ничего плохого в том, чтобы любить свою родину (правда, при этом родина незаметно подменялась нацией и государством, основанным на примате нации), свой язык (правда, при этом русскоязычным жителям Украины, которые даже в 2008 году, по данным Института Гэллапа, составляли 83 % населения Украины, объясняли, что раз страна называется Украина, то и родной язык у них украинский), свою культуру (правда, из культурного наследия Украины вычеркивали не только Пушкина и Достоевского, но даже Гоголя с Булгаковым, заменяя их либо народными промыслами вроде вышиванок и пысанок, либо современными литераторами-графоманами и псевдохудожниками). Медленно, постепенно националисты отбеливали свое прошлое и вводили в моду альтернативную «украинскую культуру». С учетом постсоветской ориентации на Запад как на друга и учителя, который должен помочь быстро прийти к европейскому благосостоянию, националисты также подчеркивали украинское «западничество», выдавая свое колониальное второсортное положение в составе Речи Посполитой и Австро-Венгрии за глубокую интеграцию в европейскую культуру и приобщение к западным (общечеловеческим) ценностям.