Правда, есть еще тонкая наука геология. Ей приходится единым взглядом охватывать все богатство земных ландшафтов и подземных пластов. Соответственно она куда сложнее отдельных сырьевых производств. А некоторое время геология и вовсе вела многие другие науки за собою. Так, древние – давно вымершие – формы живых существ обнаруживались в карьерах и шахтах с незапамятных времен. Но идея биологической эволюции (а тем более – эволюции на такой медленной и ненадежной основе, как естественный отбор) могла возникнуть лишь после того, как геологи установили, сколькими десятками и сотнями миллионов лет отделены друг от друга некоторые ископаемые остатки.

Увы (хотя скорее – ура!), эпохи меняются не только за миллионолетия. Ныне погоду в познании делают науки, на чьем фоне геология проста, как мажорная гамма на фоне симфоний Шнитке. Даже компьютеры, ищущие картину недр по сейсмограммам (записям волн, прошедших через множество подземных слоев), куда слабее тех, что прогнозируют погоду или анализируют снимки следов разлета продуктов столкновения элементарных частиц.

Да и технический инструментарий геологии – по нынешним меркам далеко не чудо изобретательности (хотя когда-то требовал изрядного напряжения творческих сил). На моей памяти геология в последний раз вела за собою в середине 1970-х: тогда впервые в истории техники требования к выносливости транзистора для геологических нужд оказались жестче условий Пентагона – прибор из этих транзисторов должен был погружаться в глубинную скважину.

Раз столь скромны требования науки – ясно: связанная с нею техника не обязана блистать совершенством. Буровые установки – основной инструмент нефтедобычи – принципиально не отличаются от прототипов едва ли не вековой давности. Разве что фрезерную головку тогда двигали, вращая всю колонну труб, погруженных в скважину, а сейчас двигатель – электрический или гидравлический (движимый напором глинистого раствора, вымывающего из-под земли раскрошенный камень) – прикреплен прямо к головке, и колонна неподвижна. Но и это – по-моему, последнее качественное – новшество журналисты воспевали еще в пору моего детства, полвека назад.

Материалы буровых комплексов, труб и насосов для добычи и перекачки, совершенствуются постоянно. Но, увы, не по запросам сырьевиков – те просто используют достижения иных сфер. Последнее новшество отрасли – многослойные сварные трубы для газопроводов – всего лишь побочный эффект от совершенствования технологий электросварки для совершенно иных целей: легендарный разработчик большинства нынешних методов сварки Евгений Оскарович Патон начинал как мостостроитель (в Киеве через Днепр перекинут – и доселе активно используется – созданный им сварной мост, именуемый «мост Патона»), а главный прогресс электросварки со времен Великой Отечественной неразрывно связан с танкостроением.

Итак, сырьевая отрасль не нуждается в таком скором прогрессе, какой ныне характерен для прочих видов человеческой деятельности. В то же время сырьевикам не хочется отставать. И от них постоянно исходит стремление (пусть не явное, а только подсознательное) притормозить остальных.

Само по себе это еще не страшно. Но к сырьевому торможению неизменно присоединяются чиновники.

Одними командами, без глубокого проникновения в суть дела, сложное производство – не говоря уж о научном исследовании – не управляется. Знаменитый американский генерал Лесли Гровс, руководя Манхэттенским проектом по созданию ядерной бомбы, благоразумно не вдавался ни в какие тонкости работы ученых и инженеров, а ограничился лишь снабжением да охраной свежепостроенных наукоградов – и то ученые постоянно возмущались сложностями информационного обмена в условиях секретности. А не менее знаменитый генерал Аугусто Пиночет Угарте отдал ученикам чикагского экономиста Милтона Фридмана все управление экономикой Чили – и до сих пор остается едва ли не единственным латиноамериканским диктатором, которого после ухода от власти добрая половина страны вспоминает с благодарностью.