Оук прохаживается между образованных грибами кругов, издалека наблюдая за моими сборами.

– Вы живете здесь с тех пор, как мы в последний раз встречались? – спрашивает он, и я стараюсь не придавать этому вопросу слишком большого значения. Лицо Оука не выражает отвращения, однако его подчеркнутое безразличие наводит меня на мысль, что свои истинные чувства он скрывает.

Четыре года назад было легче скрыть, как низко я пала.

– Можно сказать и так, – отвечаю я.

– Одна? – уточняет он.

Не совсем. Когда мне было двенадцать, я нашла смертную подругу. Встретила ее, когда она копалась на свалке позади книжного магазина, пытаясь найти книги с ободранными обложками. Она красила мне ногти на ногах ярко-голубым блестящим лаком, но в один из дней я увидела, как она разговаривает с моей сестрой, и спряталась от нее.

А несколько месяцев спустя Богдана повесила над моим шалашом человеческую кожу, напоминая о том, чтобы я не выдавала секретов фейри. После этого я целый год держалась от смертных как можно дальше.

Потом я спасла от глейстиг одного парня. Мне было четырнадцать, ему семнадцать. Мы с ним сидели на берегу пруда в паре миль отсюда, и я тщательно избегала любых тем, которые могли не понравиться Грозовой ведьме. Он был наполовину уверен, что я мерещусь ему после того, как он накурился. Ему нравилось разводить костры, а мне нравилось за ними наблюдать. В конце концов он решил, что раз я нереальна, значит, он может делать со мной все, что захочет.

Тогда я продемонстрировала ему, что очень даже реальна, равно как и мои зубы.

После этого случая Грозовая ведьма снова принесла мне человеческую кожу в знак предупреждения о смертных, но к тому времени я и сама все поняла.

Иногда я ходила в гости к банши с волосами цвета серебра. Поскольку она относилась к слуа, местные фейри старались держаться от нее подальше, но мы с ней часами сидели вместе, пока она рыдала навзрыд.

Сначала я думала рассказать обо всем Оуку, но потом поняла, что моя жизнь только покажется ему не счастливой, а более жалкой.

– Можно сказать и так, – повторяю я.

Я беру вещи в руки, снова откладываю их в сторону. Мне хочется взять с собой все, но рюкзак слишком мал для этого. Вот сколотая кружка. Вот одинокая сережка, свисающая с ветки. Тяжелый сборник стихов за седьмой класс с крупной надписью «РЕБЕККА» на обложке. Украденный из кухни моей не-семьи разделочный нож, который Тирнан смеряет скептическим взглядом.

Я останавливаю выбор на двух маленьких ножах, которые изначально были при мне.

Остается последняя вещь, и я бросаю ее в рюкзак так быстро, чтобы никто не успел увидеть. Крошечная серебряная лисичка с хризолитовыми глазами.

– При Дворе Бабочек царят дикие нравы, поэтому даже принцу Эльфхейма опасно там показываться, – произносит Тирнан. Он сидит на бревне и острым ножиком срезает с ветки кору. Я понимаю, что они с Оуком уже не в первый раз ведут этот разговор. – Да, его жители – вассалы вашей сестры, но они жестоки, как стервятники. Королева Аннет поедает своих любовников, когда те надоедают.

Гиацинт опускается на колени возле узкого ручейка, собираясь попить. У него только одна рука, на которую можно опереться, и он не может сложить ладонь в чашечку, поэтому просто наклоняется к воде и глотает то, что попадает в рот. Услышав слова Тирнана, он настороженно поднимает голову. Возможно, пытается найти возможность для побега.

– Нам всего-навсего нужно переговорить с Чертополоховой ведьмой, – напоминает ему Оук. – Королева Аннет может указать нам путь через болота, и тогда мы найдем колдунью. Двор Бабочек всего в полудне езды на юго-восток, в сторону моря. Медлить нельзя. Мы не можем себе этого позволить.