Я раскричался, но самоизолировавшиеся в своих планшетах люди вокруг практически не обратили на это внимания. Адам отобрал у меня телефон, сказал, что я распсиховался (не так уж необоснованно) и ринулся прочь – мимо могилы Элвиса, прямо в жаркое мемфисское утро.

Я вяло походил по поместью, равнодушно побродил между многочисленными «роллс-ройсами» Элвиса, выставленными в соседнем музее, и ближе к вечеру воссоединился с Адамом в отеле «Разбитые сердца»[9], где мы остановились. Я нашел своего крестника, сидящего с грустным видом у бассейна. Приблизившись к нему, я понял, что, как и в большинстве случаев яростного недовольства, моя злость на самом деле была злостью на самого себя. Его неумение сосредоточиться, постоянные отвлечения, неспособность всех этих посетителей Грейсленда увидеть то, ради чего они приехали, – это все напоминало мне нечто, растущее и внутри меня. Я распадался точно так же, как и они. Я утрачивал способность присутствовать в настоящем. И это очень пугало.

«Я понимаю, что есть проблема», – тихо сказал Адам, сжимая в руке телефон. «Но понятия не имею, как это исправить». – С этими словами он вернулся к переписке в мессенджере.

Я увез Адама, чтобы показать что-то гораздо лучшее, чем жизнь, которая вертится вокруг телефона. Но оказалось, что это будет везде следовать за нами, от этого не скрыться. Собирая материалы для книги, я ездил по всему миру, не находя облегчения практически нигде. Даже когда я брал паузу в работе, чтобы побывать в самых умиротворяющих и тихих местах планеты, проблема тоже оказывалась тут как тут.

Однажды днем я сидел в исландской Голубой Лагуне. Это громадное и бесконечно спокойное геотермальное озеро, воды которого тихо булькают и даже в самую снежную погоду ощущаются как теплая ванна. Наблюдая, как снежинки медленно исчезают в подымающемся от воды пару, я вдруг сообразил, что окружен людьми, вооруженными палками для селфи. Они поместили свои телефоны в водонепроницаемые футляры и самозабвенно позировали, тут же выкладывая фото в интернет. Похоже, девизом современной жизни могла бы служить фраза «я пытался жить, но меня то и дело отвлекали». Ход моих мыслей был прерван мускулистым немцем, явно каким-то инфлюенсером[10], прооравшим в свой смартфон: «А вот и я в Голубой Лагуне! И я живу на полную катушку!»

В другой раз я был в Париже и отправился посмотреть на картину «Мона Лиза». Оказалось, что теперь она надежно скрыта за беспорядочной толкотней людей со всех концов земного шара. Они пробиваются вперед только для того, чтобы оказаться у полотна, тут же повернуться к нему спиной, щелкнуть селфи и начать прокладывать себе путь обратно. В тот день я больше часа наблюдал за этим со стороны. Никто, ни один человек не рассматривал Мону Лизу дольше пары секунд. Ее улыбка больше не выглядит загадочной. Кажется, будто она смотрит на нас из своего XVI века и спрашивает: «А почему бы вам не посмотреть на меня так же, как вы делали это раньше?»

Все описанное соответствует гораздо более масштабному чувству, которое завладело мной несколько лет назад. Дело не только в плохих манерах туристов. Ощущение, что мы охвачены каким-то непонятным зудом, который заставляет нас постоянно дергать наши умы по мелочам, оставляя без внимания действительно важные вещи. Занятия, требующие продолжительной сосредоточенности, вроде чтения книг, постепенно приходят в упадок. После путешествия с Адамом я ознакомился с работами ученого Роя Баумайстера, ведущего мирового специалиста по силе воли, а затем отправился побеседовать с ним. Баумайстер более 30 лет изучает силу воли, и под его руководством были проведены некоторые из самых известных экспериментов в сфере социальных наук. Когда мы встретились, я объяснил, что подумываю написать книгу о том, почему мы утратили способность сосредотачиваться и как это исправить. После чего с надеждой обратил свой взор к 66-летнему ученому.