В конце концов, негодование хозяйки достигло такого накала, что Валанкур поспешно удалился, дабы удержаться от непоправимо резкого ответа. Теперь он не сомневался, что надеяться на снисхождение мадам Монтони невозможно, ибо какую справедливость или жалость способен ощутить человек, испытывающий чувство вины без угрызений совести и раскаяния?

Разговора с синьором Монтони молодой человек ждал с таким же отчаянием. Он не сомневался, что идея разлучить влюбленных исходила именно от него, так что вряд ли он намерен уступить доводам, которые предвидел и которые был готов оспорить. И все же, не забывая о данном Эмили обещании, Валанкур постарался не совершать поступков, способных вызвать раздражение синьора. Он отправил ему письмо с просьбой о встрече и стал терпеливо ждать ответа.

Мадам Клэрваль держалась в стороне от этих событий. Соглашаясь на брак племянника, она надеялась, что Эмили станет наследницей состояния мадам Шерон. Брак тетушки разрушил ее ожидания, и хоть совесть не позволила выступить против союза Эмили и Валанкура, в ней было слишком мало великодушия, чтобы помочь племяннику в осуществлении его планов. Больше того: в глубине души мадам Клэрваль радовалась расторжению помолвки, так как считала Эмили недостойной Валанкура с точки зрения материальной, точно так же как Монтони считал этот брак недостойным красоты и утонченности Эмили. В результате, хоть гордость мадам Клэрваль и пострадала, свое негодование она выражала исключительно молчанием.

На письмо Валанкура Монтони ответил, что, поскольку личная встреча не устранит возражений с одной стороны и желаний – с другой, а вызовет только лишнее препирательство, он считает разумным отказать в просьбе.

Помня о мольбах Эмили и данном ей обещании, Валанкур подавил острое желание немедленно отправиться к Монтони и в категоричной форме потребовать того, в чем получил отказ. Взамен он написал еще одно письмо с просьбой о встрече, на сей раз подробно изложив свои доводы. Таким образом, несколько дней миновало в увещеваниях с одной стороны и упорных отказах – с другой. Трудно сказать, что именно заставляло Монтони сторониться человека, которого он глубоко обидел, – страх, стыд или ненависть как следствие того и другого. Он никак не хотел встречаться, не уступая сквозившей в письмах боли и не поддаваясь голосу разбуженного доводами раскаяния. Вскоре письма Валанкура стали возвращаться нераспечатанными. В порыве страстного отчаяния молодой человек забыл обо всех обещаниях, кроме главного: не применять силу, – и поспешил в замок Монтони, чтобы любым способом с ним встретиться. Слуги ответили, что господина нет дома, а на просьбу встретиться с мадам Монтони или мадемуазель Сен-Обер получил решительный отказ. Не желая унижаться до пререканий с прислугой, Валанкур вернулся домой в состоянии, близком к сумасшествию, и написал Эмили письмо, в котором, не сдерживаясь, описал свою сердечную агонию и, не имея другой надежды ее увидеть, попросил о тайном свидании. Отправив письмо и немного успокоившись, он одумался и понял, как ошибся, еще больше расстроив Эмили несдержанным выражением собственных страданий. Теперь он был готов отдать полмира, чтобы вернуть письмо, поскольку не знал, что Эмили была избавлена от переживаний хитрой политикой мадам Монтони: та приказала, чтобы все адресованные племяннице письма первым делом приносили ней. Прочитав откровенное послание и вслух выразив бурное негодование, она предала письмо огню.

Тем временем Монтони с каждым днем все больше спешил покинуть Францию: в нетерпении он раздавал указания слугам, занятым сборами, и встречался с людьми, с которыми вел какие-то особые дела. Он упорно хранил молчание в ответ на письма Валанкура, хотя молодой человек уже оставил надежду на лучшее, обуздал страсти и теперь просил лишь одного – позволения проститься с Эмили. Забыть о благоразумии его заставило известие, что отъезд назначен на ближайшие дни и увидеть любимую ему больше не суждено. Пылкий поклонник осмелился обратиться к мадемуазель Сен-Обер со вторым письмом, в котором предложил тайный брак. Это послание также попало в руки мадам Монтони, и последний день Эмили в Тулузе не принес Валанкуру ни строчки в утешение страданий, ни надежды на прощание.